Козловский С. В. Хвастовство в социальной практике Древней Руси IX – XIII вв.//Исследования по русской истории. Сборник статей к 65-летию профессора И.Я. Фроянова / Отв. ред. В.В.Пузанов. СПб.-Ижевск: Издательство Удмуртского университета, 2001. С. 113-124
Вопрос о том, в какой мере возможно соотношение былины с исторической действительностью, был, есть и, наверное, навсегда останется актуальным в проблеме изучения древнерусского эпоса. Диапазон мнений историков по этому вопросу очень широк – от признания былин своеобразной «исторической хроникой» до полного отрицания какой-либо их ценности как источника по истории Древней Руси. Проходившая в 1960-е годы дискуссия В. Я. Проппа с академиком Б. А. Рыбаковым отразила реально существующие аспекты данной проблемы. Доводы за и против показывают, что истина, как всегда, находится где-то на стыке этих мнений. Вопрос об историчности эпоса – это, прежде всего, вопрос об условиях его создания и о тех отношениях в обществе, которые он демонстрирует. Так, В. Я. Пропп [12] считал: «эпос создаётся при родовом строе, но не в пору его развития и расцвета, а в пору его разложения, он противопоставляется всей идеологии первобытнообщинного строя». Существенный вклад в изучение данного вопроса внесли И. Я. Фроянов и Ю. И. Юдин. Так, по мнению И. Я. Фроянова, выраженному им в книге «Былинная история» [12], с XIV века на Руси наблюдается упадок вечевой деятельности, общественная структура становится классовой, меняется стиль отношений властей, прежде всего князя, с народом. Следовательно, в этот период историческая действительность отходит от былинной. Это означает, что расцвет былин пришелся на период Киевской Руси, эпоху относительно хорошо развитой демократии.
При демократии идет постоянная борьба за доминирующее положение в обществе, за более высокий социальный статус. Такая борьба очень заметна даже в былинных сюжетах. В русском героическом эпосе инструментом, с помощью которого можно было изменить, подтвердить и повысить свой статус, была процедура хвастовства. Особенно интересны при изучении этого явления присказки-штампы, которые присутствуют в былине при описании пира. Надо заметить, что термин «штамп» здесь обозначает кусок текста, кочующий из сюжета в сюжет, не меняя при этом смысла самой былины. Они показывают не только иерархию (кто и чем), но и отношение к тому, кто и как (разумно/глупо) бахвалится. Мотивы хвастовства позволяют провести связь с некоторыми этнографическими материалами. Сравнивая похвальбу героев былин и вполне реальные «Жизнеописание» и «Поучение» Владимира Мономаха, можно совсем по-другому взглянуть на смысл тех действий, о которых они повествуют.
Эти действия меня интересуют постольку, поскольку имеются примеры аналогичных действий и до, и после, и во время создания и существования былины как устной традиции. В качестве примера того, как такие действия осуществлялись до создания былин (Игорь Старый там отсутствует), можно привести эпизод из Повести Временных Лет, когда рассказывается о сборе дани Игорем: «Отроки Свенельжи изоделися суть оружьем и порты, а мы – нази…» [5, л. 44, 6453г]. Здесь интересна мотивация дружины, выбранная, чтобы склонить князя в поход за данью. В этом эпизоде вызов брошен Князю и его воинам, и действия князя по вторичному сбору дани также являются ответом на этот вызов, так как князь обязан сделать больше, чем его боярин (иначе возникла бы угроза его авторитету в дружине, доход воинов не приписывался бы его удаче, сакральной власти). Повторный сбор дани – следствие получения им, по-видимому, четко оговоренной дани (равной собранной Свенельдом), в то время как должен был получить – больше. Дань собиралась достаточно регулярно, по сообщениям византийских источников [10, с. 72], из чего можно заключить, что в данном случае имеет место не зависть одних воинов к другим, не их крайняя бедность, но хвастовство одной дружины перед другой, по всей вероятности, произошедшее на пиру, так как именно там могли встретиться отроки разных дружин.
Таким образом, хвастовство здесь воспринимается как вызов, на который необходимо ответить незамедлительно, дабы не уронить свой социальный статус. Подобные же примеры можно найти и в былинах: «инный хвалится шелковым портом», в былине «Ставр Годинович» [9, т. 2, с. 120]. Примером существования подобного хвастовства в качестве/значении вызова могут служить так называемые «косирки» в Моравской Словакии [2]. Тот, кто смеет носить «косирек», должен быть «молодцем». Этот «косирек» более всего, по смыслу, в него вкладываемому, похож на «оселедец», а термин «молодец» весьма характерен для былин и сказок. Так, например, Алеша Попович – «млад», «молодой» Микула Селянинович, – оттенок, явно обозначающий статус.
Первый вопрос, на который хотелось бы ответить – кто хвастает? Хвастают, как правило, все, кто имеет сколько-нибудь высокий социальный статус. В разных случаях это могут быть все гости, либо их часть, даже князь Владимир. Похвальба рассматривается былинами чаще всего в двух ракурсах: на пиру человек мог хвастать либо разумно, умно, либо – глупо, неразумно; иногда же гость хвастает просто иначе. Вместе с тем есть категория гостей на княжеском пиру, которые не хвастают – «Сироты бесприютные». Их обязанность – сидеть, причем, смирно сидеть; им разрешалось смотреть, равно как «Пропевателям» и «Скоморохам», которые, обслуживая княжеский пир, не хвастали.
Бросается в глаза, что приглашены были только «черные пахари», то есть, очевидно, свободные, обладавшие определенным уровнем достатка. Интересен также и термин «крестьян прожиточных». Нельзя точно сказать, кто имел право так называться, так как это могли быть и церковные деятели, и Добрыня Никитич – он был, к примеру, «роду хрестианского». Что конкретно имелось в виду под этим – религия или род занятий, – определить весьма сложно.
Следующий вопрос, непосредственно связанный с предыдущим – чем хвастает? «Солнышко Владимир князь похвастал Киевом, купцы – товарами, куницами, лисицами, черными соболями, Добрыня похвастал добрым конем, Олеша Попович – золотой казной, Чурило похвастал своей пошапкой молодецкою, умный хвастает добрым конем; а кто хвастал удатью, а кто своей участью»; «вот как умный-от захвастал родным батюшкой, вот как разумный-от – родной матушкой, глупый – молодой женой, неразумный – родной сестрой, богатыри – силой богатырской, еще рыцари – удалью рыцарской, дальними своими поездками, Поленицы – своей удалью поленической; князья-бояра – науками премудрыми; а купцы-гости торговые – золотой казной, корабельщики – своим плаванием, крестьяне те прожиточны – святой верою, черный пахарь захвастал трудом своим, рыболовы – рыбной ловлею». «Умный хвастает родом своим; сильный – своей силою, ухваткой богатырскою». «Иной хвастает шелковым портом, инный хвалится селами с приселками, инный хвалится городами с пригородками»; хвастают «послугой княженецкою», «молодецкой удалью». Бояре – «чистым серебром, красным золотом, скатным жемчугом»; «кто похвастал бодростью», «кто хвастает славным отечеством», «кто – молодым молодечеством», «детьми».
Интересно также и то, как хвастают, что непосредственно связано с двумя рассмотренными выше вопросами. Случаи «умного» и «разумного» хвастовства в былинах, как правило, не рассматриваются. Хвастовство происходит не только перед князем, который чаще всего предлагает герою «похвастать», но и перед остальными членами дружины, перед гостями на пиру: «Станут богатыри все расспрашивать, а что я им скажу, что поведаю?», « - Не честь-хвала молодецкая, да не выслуга богатырская». Угроза Дуная в данном случае – «кто поест и покушает – не уйти живому» [1, т. 1, с. 349—350]. Налицо прямой, неприкрытый вызов, не ответить на который – позор, недостойный не только высокого звания русского богатыря, но даже и «молодца». В этом эпизоде Добрыня ярко показывает мотивацию своего поступка – желание удержать свой престиж, воинское звание и социальный статус, причем последний для него прямо зависит от того, примет ли он вызов, или нет, и как ответит на похвальбу враждебного ему богатыря.
Стоит подробнее рассмотреть вопрос о том, почему нельзя хвастать женой. Пространное объяснение этому найти сложно, обычно говорится лишь, что это по глупости. Интереснейшая версия былины о Добрыне и Алеше представлена в сборнике А. М. Астаховой [1, т. 2, с. 49, 53, 56]. Когда князь Владимир спросил у своего богатыря: «Один ты, Добрынюшка, ничем не хвастаешь?», был дан ответ: «А нечем мине теперь выхвастывать, только есть одна по ндраву молода жена». «Вот в ту пору, в тое времечко, разгневились русские богатыри, На тово ли Добрынюшку Никитича. Насказали они Князю да Владимиру, говорили, что и есть в чистом поле наездники, А ищут себе да поединщиков: «Нам бы некого туда отправить, окромя Добрынюшки Никитича». Он объясняет своей матери причину двенадцатилетней поездки: «Вот я-та с глупа разума повыхвастал, и похвастал-то да молодой женой, молодой женой да любимой семьей, рассердились теперь русские богатыри, На меня-то вот на доброво на молодца, вот назначили меня на заставу». «Каждый хвастает трудом своим», а он – женой, хотя обязан был похвастать поединком, или другим богатырским поступком, за что и был жестоко наказан. Его поведение – вызов другим богатырям, хвастовство любимой семьей, это и является ключевой фразой: ответом на этот вызов должно было стать разлучение семьи. В былине этим занимается Алеша Попович при поддержке всех богатырей и князя. Алеша Попович – «над бабами насмешничек», именно ему в первую очередь адресовался вызов, и поэтому по истечении срока ожидания Добрыня запрещает жене выходить замуж именно за Алешу, мотивируя это тем, что они – крестовые братья. Если бы выиграл спор Алеша, он автоматически стал бы «старшим братом» в иерархии дружины по отношению к Добрыне. Выиграв спор, Добрыня становится на первую ступень в дружинной иерархии. Ни князь, ни богатыри не препятствуют воссоединению семьи, следовательно, это был именно спор, потому что в противном случае, как и в былине о Даниле Ловчанине [9, т. 1, с. 464-470], все богатыри вступили бы в бой с Добрыней. Здесь же этого не случилось.
Каждый хвастает трудом своим. Так, например, «Владимир похвастал Киевом»; в статье Повести Временных Лет под 6562г «погубите землю отець своихъ и дедъ своихъ, юже налезоша трудом своим великымь» [5, л. 148, 6562г]. В сборнике Гуляева [3, с. 122]: «Стали бояре хвастать: чистым серебром; красным золотом; скатным жемчугом; Владимир-князь: Полно вам, бояре, хвастати! Стану я вас дарить чистым серебром, красным золотом, скатным жемчугом». В данном случае бояре хвастали, очевидно, либо наградами князя, либо добычей, полученной с бою, за что их и необходимо поощрить. Но это не единственный случай похвальбы золотом, серебром и т.п. так, например, «купцы – гости торговые, похвастали золотой казной».
Как похвальба происходила в подобных обстоятельствах? Я нашел лишь один случай, косвенно свидетельствующий об этом, в сборнике В. Я. Проппа и Б. Н. Путилова [9, т. 1, с. 405]: «И гости торговые, и купцы именитые; да и смотря на гостина сына и говоря ему такие слова: «Ох, Иван, Иван, да ты Гостиный сын, да зачем ты коню даешь шубу соболиную? Эту шубу подарил бы Владимиру, он бы ты из вины простил». Гостиный сын похвалился на пиру не трудом своим – золотом, и. т. п., а своей удалью, головой, на спор с князем. Именно то, что он похвалился не своим (купеческим) трудом, и стало его виной. Пир – почестен, по чести и хвастать надо; так же, как и сидеть на пиру – по месту, занимаемому в иерархии.
«А князи похвастали золотом, бояре – серебром…» Как хвастали золотом и прочим добром богатыри и гости торговые, было показано выше. Третья обозначенная в былинах часть общества, способная похвастать золотом – князья. При сравнении текстов былин с «Поучением» и «Жизнеописанием» Владимира Мономаха можно предположить, что князья действовали подобно самому Владимиру [8]. Так, в частности, он писал, что, позвав Олега на свой обед, подарил отцу триста гривен золотом. Это можно было бы интерпретировать как выражение лояльности по отношению к отцу, ведь Ярослав тоже отдавал в Киев две тысячи гривен серебра, но здесь (в тексте) Владимир Мономах подчеркивает: дал триста гривен отцу, позвав Олега. Причем, других причин приглашения Олега на этот пир не видно. «Праведный» Владимир специально позвал сироту на пир, чтобы при нем показать свое превосходство, хвастая золотом.
Хвастовство Святослава перед немцами (по Повести Временных Лет, 1075г). Он показал немцам богатство своей казны, на что те гордо ответили: «се бо лежит мертво. Сего суть сметье лучьше. Мужи бо доищут» [5, л. 187, 6583г].
Если бы можно было с достаточной достоверностью сравнить «Жизнеописание» Владимира Мономаха с былиной, точнее, с хвастовством, принципами его, то окажется, что князь ни на йоту не отходит от продекларированных в эпосе правил. Первое, чем он хвалится в «Поучении» детям – это родом своим. Сравните: «Дедом своим Ярославом нареченный в крещении Василием, отцом возлюбленным, и матерью своею из рода Мономахов…». За этим хвастовством идет следующее, обобщить которое по правилам былин можно термином «Святая вера», которой могут хвастать «хрестьяне прожиточны». «Святая вера» для князя – оправдание поступков, которые в былине «честными» не назовут (например, отказ в помощи братьям под предлогом крестоцелования). В «Жизнеописании», помимо уже упомянутого хвастовства золотом, он испытывает гордость за свой «труд» - службу Князя в руководстве походами, охоту, сопряженную с опасностью и трудностями, что также находит отражение в былинах, где герои часто отправляются в поле – поляковать, за птицами и т.д.
Интересно и то, что Владимир ездил через Вятичей, ездил из Чернигова в Киев около ста раз до вечерни за один день. Это можно сравнить хотя бы с былиной об Иване-Гостином сыне, где тот так или почти так похваляется съездить всего один раз. Но здесь есть и нечто новое: «что надлежало делать отроку моему, то сам делал»; в этом явно сказывается христианская идеология. Необходимо заметить, что он не хвастает женой, что и в былинах считается безумным.
Алгоритм хвастовства весьма прост и в то же время сложен. Похвальба явная, не прикрытая ничем, допустима только на пиру, да и то – в полу-пире, когда все присутствующие изрядно навеселе, а на Руси веселие, как известно, в питии. В остальных случаях гордость за что-либо не должна выказываться открыто – согласно христианской традиции, это греховно. Так, в былине «Дюк Степанович» [9, т. 2, с. 229] любое действие князя Дюк воспринимает как загадку, которую необходимо разгадать, вызов, на который необходимо ответить. По сути, это – пародия на «книжный» язык, где самые обычные вещи облекались в символические ряды, искажая первоначальный смысл до неузнаваемости. Точно так же Микула по-мужицки просто ставит на место князя Вольгу со всей его дружиной, похвастав силой и кобылой.
На пиру хвастать необходимо. Если пир – почестен, то князь по должности своей «ласковый, всех поит и всех чествует», обязан воздать честь всем своим богатырям за их «труд». Для того, чтобы не обойти героев чашей, князь должен знать, за что он награждает – поит, чествует, потому и спрашивает: «а ты чем похвастаешь?». Если человек не хвастает, то его не за что чествовать, а значит, он будет, скорее всего, обойден чашей. Гости и купцы хвастали своим трудом – золотом, мехами, одеждами и т.п., что скорее всего отдавали князю как доказательство «труда». Каждому – свое; хвастали только своим трудом. Купец удалью хвастать не должен – иначе проверят, и если не выдержит, то вполне может остаться без головы. То же можно сказать и в отношении хвастовства женой, сестрой, детьми – все, что добыто без особого «труда», без пота, – не должно быть предметом хвастовства.
Хвастовство, судя по всему, имеет еще один аспект, затрагивающий отношения внутри дружины. В этом свете весьма характерны былины об Алеше Поповиче. Особенно интересны они в сборниках А. М. Астаховой [1, т. 2, с. 142], там Идолищо называется Неодолищем, который «нечестно пьет, нечестно ест», кроме того, он явно неугоден князю. Алеша Попович, убивая его, занимает место в дружине Владимира.
Если сравнить вышеупомянутую былину с былиной о Дюке Степановиче, то там Чурила Пленкович борется с Дюком за место в церкви. Пытается перехватить у него инициативу на пиру и т.п. Создается впечатление, что место в дружине можно было занять, вытеснив с него предварительно боярина, это место ранее занимавшего. Кроме этого случая, хвастовство связано с подвижками в иерархии самой дружины. Так, например, Алеша похвастался однажды тем, что «не боялся-де он в чистом поле недруга, ни своего брата» [3, с. 96]. Это явный вызов, отвечать на который, судя по всему, должен брат – либо Илья, либо Добрыня. Если богатырь докажет, что он прав, то произойдет, в лучшем случае, рокировка местами с побежденным братом.
Таким образом, хвастовство в данном аспекте представлено как постоянная проба сил богатырей, проверка их положения на прочность, попытка перейти от ступени «брата младшего» к ступени «брата старшего», для чего выше сидящий, как правило, вызывается на спор. Иначе говоря, для дружинника хвастовство – способ повышения иерархического уровня, упрочения авторитета, улучшения статуса на социальной и служебной лестнице.
Место на пиру дается не случайно, оно не наследуется и почти не зависит от воли пирующего, кроме князя. Порядок оказания гостеприимства неизвестному богатырю довольно интересен с точки зрения социального происхождения дружинников: «Ты с какой земли да с какой орды, да какого отца да есть матери? По имечки тебе можно место дать, по отечеству пожаловать» [1, т. 2, с. 178]. Следует заметить, что в былинах упоминаются богатыри, поленицы, рыцари в числе тех, кто хвастает богатырским трудом. Исходя из этого, возможно наличие в дружине групп (братств) по этническому признаку; былина не путает полениц с богатырями. Таким образом, князь предлагает место в этнической группе и в иерархии одновременно. Обычно князь Владимир «меж столов похаживает» по гриденке (горенке), это означает, что перед ним был не один стол (не единая иерархия), а несколько, и чем ближе в сторону князя, тем почетнее место у столов. За подвиг князь Владимир обычно жалует героя тремя местами: «Перво место – подле меня, друго место – супротив меня, третье место – где ты хочешь, тут и сядь» [1, т. 2, с. 197]. На самом деле все это одно и то же место, которое очень точно указывается: первое – ближнее к князю в иерархии стола; второе – в дружине как социальной группе; третье – место в этнической группе-братстве (где ты хочешь занять первое место в иерархии).
В былине «Алеша Попович» первое место на княжеском пиру дается по-отечеству: в большое место, в передний уголок. Второе место – по-имечки, по заслуженной репутации, – место богатырское. Третье место - в иерархии дружины, но «не садился Алеша Попович в место большее», туда несут Тугарина Змеевича на доске, «не садился в дубовую скамью» - места не было, «садился он со своими товарищами на палатной брус». В данном случае иерархия нарушена Тугарином Змеевичем, благодаря чему все остальные отброшены далеко назад. Здесь интересно место по-отечеству: в случае с Ильей Муромцем место дается «подле меня», за одним столом, первое место в иерархии. Второе место одинаково с данным вариантом дается против него – «в дубовую скамью», богатырское место, третье место – «куда захочешь», именно «со своими товарищи» он садился. Довольно интересно уточнение князя «Большое место, передний уголок». Это говорит о том, что «больших мест», старших, было несколько, а значит, и столов было несколько. Кроме того, столы делились на скамьи; важно уточнение, в былине «О женитьбе князя Владимира»: «Из того было стола княженецкого, из той скамьи богатырския, Выступается Иван – Гостиный сын» [4, с. 68]. Стол в данном случае – княженецкий, то есть, дружины Владимира; была еще дружина княгини, дружины собственно богатырей (Иван Годинович: «у себя бери другое сто») [4, с. 100]. Скамья богатырская, но на богатырском месте сидит человек не по Отчеству, он «Гостиный сын», то есть, имеет иной статус, чем должен бы иметь по рождению и роду занятий. Очевидно, это связано с его «богатырскими» заслугами.
Можно сказать, что княжеский пир расставлял все по своим местам (точнее, всех). Именно благодаря князю можно было из «Гостиного сына» стать богатырем. Этот факт можно сравнить с Русской «Правдой» [10, с. 133] (где князь взимает виру за изгоев), с Церковным уставом Всеволода [10, с. 146] (где приводятся категории изгоев). Место таким людям мог дать только князь; Алеша Попович в таком случае попадает в категорию «если сын поповский грамоте не разумеет»; он и на пир попадает как изгой, и сидит не на скамье, а в сторонке, «на палатном брусе».
В былине Микула Селянинович собирается после жатвы пригласить мужиков на пир, «наварив» перед этим пива, имея целью получить подтверждение своего социального статуса «молодой». Это показывает престиж крестьянского труда и огромное значение урожая, земледелия, что можно сравнить с описаниями у Гардизи и Ибн-Русте: «И когда приходит время жатвы, все то зерно кладут в ковш, затем поднимают голову к небу и говорят: это ты дал нам в этом году, сделай нас обильными и в следующем» [10, с. 41-43]. Пиво в былине чаще встречается при описании братчины. Иногда чаша с хмельным принадлежит обществу (при братчине) в Новгороде, хотя и здесь тоже часто говорится, что пир собирает «Новгородский князь». В Киеве ситуация иная, на пир приглашает Владимир-князь, приказывая подчас «зватого брать по десять рублей» [4, с. 115].
Вышеназванная процедура пира (братчина) первоначально, скорее всего, была приурочена к празднику сбора урожая. Порядок пира-братчины и пира княжеского, почестного, включает в себя обязательный момент хвастовства своим трудом, что происходит оттуда же. Поскольку пиво варится из зерна, выращенного трудом каждого из пирующих, то братчина предполагает равное участие в расходах на напитки, «яства» и равное же участие в их употреблении. Именно для того, чтобы получить право на чашу, необходимо было всеми способами доказать, что пиво, мед и другие виды «пития» на пиру созданы при участии претендента. Право на чашу дает право на место среди пирующих, что, в свою очередь, отражает место в обществе. Чара с «хмельным» выполняет явно магические, священные функции: дает силу Илье-Муромцу, когда он получает ее из рук старцев, проявив невероятные усилия, чтобы встать и принести им эту чашу, а после – вновь трудится, расчищая поле для отца. Здесь напиток максимально напоминает «Сому» Древней Индии (бог Сома также – владыка растительного мира) [6]. Все вклады в пир воспринимаются как своеобразные «составные части» урожая. Следует отметить, что на пиру люди перечисляются по профессиональному признаку. В этом восприятие общества былиной в какой-то мере сходно с восприятием индийским обществом системы каст [7]. По причине того, что праздник связан с урожаем, удачей, то по праву подачи чаши князь получал сакральные функции Жреца, распределяющего урожай и удачу. При этом несмотря на перемену мест на пиру, потребление «урожая» должно быть равным: «Идолищо нечестно пьет», «нечестно ест» - больше других. Из-за того же и дружина ропщет на князя: «Зло есть нашим головам: дал нам ясти деревянными ложицами, а не серебряными» [5, л. 111, 997г]. Пир могла собирать и княгиня, выполняя те же сакральные функции [9, т. 2, с. 289]. С этой точки зрения иной смысл появляется в «Плаче» Ярославны [11]; результат его – «Игорю бог путь показывает из земли Половецкой в землю Русскую», что, несомненно, является удачей.
Без хвастовства трудно представить русскую былину, еще труднее – вообразить сцену пира и чествования князем своих богатырей. Но на пиру угощают и других «добрых молодцев», причем «чествует» князь всех одинаково – подносит чашу с вином, вопрошая иногда: «А ты чем похвалишься?». Характеристика похвальбы в былине сводится к трем видам: «глупое» (сестрой, детьми, женой); «иное» (обычное, своим трудом); «умное» (родом, родителями). Сюжет завязывается, когда у присутствующих на пиру возникают сомнения в правдивости сказанного: когда человек похвастал тем, что «трудом» считать не принято (глупое хвастовство), или тем, что в его профессиональной группе обычным трудом получить нельзя. Если в первом случае герой неизбежно наказывается, то во втором – проходит испытание, после чего становится ближе к князю по месту на пиру, которое можно занять, лишь подвинув всех остальных. Так, Илья-Муромец (крестьянин) хвастает богатырским подвигом – пойманным Соловьем-разбойником; Садко-гусляр хвастает знаниями о золотой рыбке. Хвастовство должно соответствовать «труду», совершенному хвастающим, в противном случае все, что не доказано как результат труда, может и должно быть оспорено, отобрано и поделено, или уничтожено, так как это – вызов, который общество обязано принять и проверить.
Хвастовство является средством удержания/приобретения социального статуса, поощряется только на пиру, являясь его необходимой составной частью; вне пира это неизбежно приводит к поражению хвастуна.
1.Астахова А. М. Былины Севера. В 2-х т. – М-Л.: Изд-во АН СССР, 1938.
2.Богатырев П. Г. Вопросы теории народного искусства. – М.: «Искусство», 1971.
3.Былины и исторические песни южной Сибири. Записи С. И. Гуляева. – Новосибирск: Новосибгиз, 1939.
4.Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. – М.: Изд-во АН СССР, 1958.
5.Ипатьевская летопись. Т.2. Вып. 1, издание 3. – Петроград: Изд-во АН СССР, 1923.
6.История и культура Древней Индии. – М.: изд-во МГУ, 1990. – С. 11, 54.
7.Кудрявцев С. И. Кастовая система Индии. – М.: Наука, 1992. – С. 7,.53.
8.Лаврентьевская летопись. Т. 1, вып. 1, издание 2. – Л.: изд-во АН СССР, 1926. – л. 240-256.
9.Пропп В. Я., Путилов Б. Н. Былины. В 2-х т. – М.: Изд-во худ. лит., 1958.
10.Сборник документов по истории СССР. Ч. 1. – М.: «Высшая школа», 1970.
11.Слово о Полку Игореве. – М.: «Детская литература», 1975. – С. 94-97.
12.Фроянов И. Я., Юдин Ю. И. Былинная история. – СПб.: изд-во СПбГУ, 1997. – С. 224.
