Кривошеев Ю. В. Андрей Боголюбский и его окружение (три этюда) //Исследования по русской истории. Сборник статей к 65-летию профессора И.Я. Фроянова / Отв. ред. В.В.Пузанов. СПб.-Ижевск: Издательство Удмуртского университета, 2001. С. 71-85
1
Летом 1155 г. наследник киевского престола старший сын киевского князя Юрия Владимировича Долгорукого Андрей Юрьевич оставляет свою подстоличную резиденцию Вышгород и уходит со степного юга в северном направлении – в лесную Северо-Восточную Русь.
Случайным ли, неожиданным ли был этот уход, или как его иногда называют побег? Обычно в литературе склоняются к фактору внезапности этого поступка по отношению к Юрию Долгорукому и, наоборот, как к ожидаемому исходу в стане местного северо-восточного боярства («его же лестию подъяша Кучковичи»1 ).
Обращение к летописи показывает, что случившееся отнюдь не было какой-то внезапной вспышкой-озарением у князя-сына, подогревавшейся извне (теми же «Кучковичами»), а назревало уже, по крайней мере, несколько лет. Андрей, родившийся и проведший детские и юношеские годы в далекой лесной Руси, в отличие от отца, стремившегося на протяжении своей жизни во что бы то ни стало осуществить мечту любого Рюриковича – сесть на киевский «злат стол», тянулся не на Юг, а «въ свои домъ» – на Северо-Восток.
Так, когда в 1151 г. Юрий с сыновьями был разбит на Перепетовом поле близ Киева неутомимым своим племянником Изяславом Мстиславичем, победитель потребовал, чтобы побежденный соперник шел «въ свои Суждаль». Тогда «Андреи испросися (курсив здесь и далее наш. – Ю. К.) оу отца на передъ Суждалю, река: се намъ оуже, отце, зде оу Рускои земли ни рати ничтож, а за тепла оуидемъ; и пусти и отець, и иде въ свои домъ, а Гюрги иде в Городокъ».2 Более резко этот эпизод описывается Лаврентьевской летописью. Когда после поражения «иде Гюрги на Льто и з детми [своими], Андрей же оттоле иде от отца своего Суждалю, а отцю же встягавшю его много, Андрей же рече: на томъ есмы целовали крест, ако поити ны Суждалю, и иде въ свою волость Володимерю».3 Как видим, проблема назревала уже несколькими годами раньше, но тогда ситуация разрешилась в пользу князя «Гюрги».
Назывались разные побудительные причины видимо продолжающегося (латентного) конфликта отца и сына: летописец, ссылаясь на слова самого Андрея, указывает на долг, честь – клятву-крестоцелование («целовали крест, ако поити ны Суждалю»), историки исходят и из желания князя Андрея уйти со слишком неспокойного – прежде всего, беспрерывными боевыми действиями между князьями – какого-то эпицентра княжеских котор – юга.4 Иными словами, исходят из позиций того, что можно обозначить как социальная дезадаптация.
Возможно также, как полагал еще Н. М. Карамзин, что действительно «Кучковичи» напоминали ему о себе, но главным побудителем у Андрея, судя по всему, были нормальные человеческие чувства – тяга к родным местам, ностальгия по ним, может быть даже повышенная. И автор летописных записей5 , как видно, явно понимает это и сочувствует князю: Андрей «иде в свою волость», «иде въ свои домъ», – подчеркивает он.
Вместе с тем, по летописным сообщениям мы видим и ярко выраженные сыновние чувства Андрея, кстати уже отнюдь не «уного» человека, но зрелого мужа (ведь в начале 50-х гг. ему было уже сорок лет): во многих случаях он беспрекословно слушается отца, и лишь в одном стоит на своем – когда дело касается любимого им «Суждаля». (Представляется, что Ю. А. Лимонов излишне подчеркивает самостоятельность, а то и «неподчинение» Андрея отцу.6 )
Видимо в 1155 г. наступило такое время, когда зревший разрыв стал неизбежен. «Иде Андреи от отца своего из Вышегорода в Суждаль без отне воле…» – сообщает об этом поступке князя Ипатьевская летопись.7 Тверская летопись добавляет, что «отецъ же его негодоваша на него велми о томъ».8
Насколько неожиданным это стало для Юрия Владимировича? Судя по тому, что Андрей не бежал, а просто «иде», все было осуществлено не в такой уж большой тайне: «иде» от отца он и с Альты в 1151 г. «Без отне воле» – шаг более резкий и самостоятельный, но и он был подготовлен «многими» прежними отцовскими «встяганиями».
А вот насчет больших «негодований» разговор особый. Уходя с юга (чтобы уже никогда туда не возвратиться), Андрей берет с собой и православную икону Богоматери (теме ее происхождения и появления в Киеве посвящена большая литература): «и взя изъ Вышегорода икону святое Богородици юже принесоша с Пирогощею исъ Царяграда въ одиномъ корабли…».9
Текст об иконе Богоматери представленный в Тверской летописи звучит несколько иначе: «князь Андрей Юриевичь вземъ вь Киеве икону пречистые Богородицы, иже есть Лукина писма и принесена бысть къ отцу его изъ (Царя) града, и иде съ нею къ Суждалю, отець же его негодоваша на него велми о томъ».10 О чем «о том» «негодоваша» на Андрея отец? Стандартное объяснение – конечно, за его уход «без отне воле». Однако, как видно по контексту негодование Юрия относится отнюдь не к факту побега, но к «взятию» Андреем иконы, ценной своими апостольскими корнями.
Такому конфликтному поведению киевского князя есть объяснение. Русские летописи неоднократно сообщают о том, что при взятии того или иного города войском противного города-государства в первую очередь разорялись его святыня – собор, ибо главный храм города отождествлялся со всем городом-государством, со всей землей («къде святая София, ту и Новгород» – говорили, например, новгородцы). Разорение церквей и изъятие из них ценностей (и не только святынь!) по представлениям людей того времени было равносильно лишению города-земли суверенитета, а его населения божественного покровительства, заступничества.11 Именно так и должна была быть истолкована Юрием акция Андрея и ее возможные последствия для Киева и жителей всей Киевской земли.12 Гнев отца, таким образом, был в высшей степени справедлив. Для нас же становится ясным его социальная и религиозная подосновы.
Точно также становятся понятны и мотивы руководившие Андреем: святыня «приобретается» для усиления самостоятельности и значимости, а в дальнейшем и процветания его родины – Северо-Восточной Руси, куда он и направлялся с «нелюбимого» юга. И действительно, уже в пути она стала творить невиданные чудеса (зафиксированные в созданном в начале 70-х гг. XII в.13 литературном памятнике – «Сказание о чудесах владимирской иконы Божией матери»), а позже – она, украшенная драгоценностями, составит главную святыню владимирского Успенского собора, города Владимира и всей Залесской земли (а затем – в последующие века – и всей Руси).
II
В Ипатьевской летописи ненавязчиво, но довольно настойчиво (и устойчиво) звучит тема (или ее отголоски), на которую исследователи немного обращали внимания, а если обращали, то вскользь, указывая лишь на сам факт участия в убийстве князя Андрея Боголюбского некоторых лиц из его еврейского окружения (Офрема Моизича и, возможно, Амбала Ясина).14
Известно, что убийство было совершено «месяца июня вь 28 и день канунъ святыхъ апостолъ (Петра и Павла. – Ю. К.) день бе тогда субота», «в суботу на нощь (т. е., вероятно, в ночь с пятницы (28) на субботу (29). – Ю. К.)».15 Суббота – священный день евреев (праздник Шаббат). Если это не случайность и не совпадение, то некоторые нюансы поведения и действий убийц накануне и во время злодеяния дают возможность предположить существование каких-то элементов ритуального убийства.
Во-первых, в этот день правоверным евреям предписывается устраивать обязательные праздничные трапезы (три).16 Без возлияний не обошлось и в ночь накануне субботы: убийцы сначала «свещаша», как лаконично сообщает летопись, потом же говорится прямо, что они «шедше в медушю и пиша вино, сотона же веселяшеть е в медуши и служа имъ невидимо поспевая и крепя е, яко же ся ему обещали бяхуть, и тако оупившеся виномъ…».17 Летописец все эти винные коллизии объясняет, кроме сатанинских происков, «страхом и трепетом»18 , что, бесспорно, могло иметь (и имело!) место, но также нельзя исключить, что все их «совещания» были частью субботнего ритуала. В какой-то степени об этом свидетельствует и место – княжеская «медуша», которую им мог обеспечить только «ключник» Амбал-ясин.19
Во-вторых, В. Н. Татищев говорит о зажжении огня (видимо, его источник только упоминает об этом), что также характерно для праздника Шаббат, но дает этому свое вполне рациональное объяснение: «Но как темно было, и злодеи оные, видя, что никто на них, слыша шум и крик княжей, не идет, зажгли огонь и стали его искать без опасения».20 Наряду с этим, зажженный огонь мог также нести ритуальную нагрузку, ибо «перед началом Шаббата принято зажигать свечи».21
В-третьих, первоначально праздник Шаббата сопровождался «жертвоприношением домашнему духу и умилостивительной жертвой предкам».22 Не выступил ли князь Андрей в силу сложившихся обстоятельств такой жертвой?..
Во всяком случае, в пользу совершения такого рода ритуалов свидетельствует следующее:
1) В летописном рассказе постоянно присутствует тема крови, в том числе через нее тема искупительной жертвы, каковой выступает и сам Христос. «Князь же Андреи вражное оубииство слышавъ напереде, до себе духом разгореся божественымъ и ни во что же вмени глаголя: «Господа Бога моего вседержателя и творьца своего возлюблении людье на кресте пригвоздиша, глаголюще: кровь его буди на насъ и на чадехъ нашихъ, и пакы глаголящее слово оусты (сты) святыхъ еоулнгстъ: аще кто положить душю свою за другъ свои, можеть мои оученикъ быти». Сеи же блголюбивии князь не за друга, но за самого творца, создавьшаго всячькая от небытья вь бытье, душю свою положи. Т (?) емь в память оубьенья твоего страстотерпьче княже Андрею оудивишася небеснии вои, видяще кровь проливаему за Христа, рыдаеть же множество правоверных зряще отца сирымъ и кормителя омрачнымъ, звезду светоносну помрачаему, оканеные же оубиице, огнемь крестяться конечнымь и сожигаеть всякого греха купину рекьше деянья. Ты же, страстотерпьче, молися ко всемогущомоу Богу о племени своемь и о сродницехъ и о земле Руськои, дати мирови миръ».23 В этом фрагменте чувствуется не совсем явное, но противопоставление религиозных стихий: христианства (православия) и другой, не оговариваемой специально.
2) Также сообщается, что при убийстве «Петръ же отя ему руку десную»24 – а именно правая рука (наряду с головой, волосами, костями, кровью), в том числе и по поверьям евреев, являлась местом средоточия жизненной силы, «исчезавшей после смерти человека и служившей источником силы или, напротив, опасности для живых».25
Следовательно, мы видим наличие основных элементов «структуры обрядности Шаббата», сходной «со структурой большинства еврейских праздников» (как пишет исследователь, «не исключено, что еврейская праздничная обрядность складывалась как бы по единому сценарию, образцом которого были ритуалы Шаббата – одного из наиболее архаичных еврейских институтов»).26
Таким образом, наряду с языческими и христианскими традициями, широко представленными в событиях, сопутствовавших гибели Андрея Боголюбского27 , имеется вероятность присутствия и элементов иудейской обрядности. Конечно, автор отдает себе отчет, что многие из высказанных им предположений и соображений в силу источниковой недостаточности и несовершенности гипотетичны, и, быть может, поэтому не во всем приемлемы, но, тем не менее, он посчитал возможным поделиться вышеизложенными наблюдениями.
Современный американский исследователь утверждает, что «присутствие евреев, точнее, некоего иудаистического элемента на территории Руси … в домонгольское время несомненно. Однако в большинстве случаев неясно, каково происхождение этих иудеев, на каком языке они говорили, жили ли на Руси постоянно или останавливались проездом, что за иудаизм они исповедовали».28 В то же время, «упоминания евреев в древнерусских источниках пока не свидетельствуют о сколько-нибудь активной роли современного еврейства ни в политической жизни, ни в экономике, ни в культуре Древней Руси, ни в формировании собственно антиеврейских (или проеврейских) настроений».29 Кажется, что приведенный разбор одного из эпизодов не позволяет все-таки так категорично говорить о неучастии иудаистского элемента, по крайней мере в политической жизни Древней Руси.
III
Известно, что достаточно длительное княжение Андрея Юрьевича Боголюбского во Владимирской земле было насыщено важными и драматическими коллизиями, прежде всего в политической сфере. На это не раз обращали внимание многочисленные исследователи этой темы. Но в жизни князя Андрея, кроме политических, государственных обстоятельств, присутствовал как, впрочем, и любого другого человека, бытовой аспект – личный, семейный. Источники свидетельствуют, что семейная жизнь Андрея Юрьевича тоже была не совсем простой.
Во-первых, он был женат два или три раза (возможно, «одна жена была дочерью Степана Ивановича Кучки, другая – болгарка, третья – ясска»30 ). Во-вторых, у него, по каким-то причинам, было немногочисленное потомство (в отличие, скажем, от его младшего брата по отцу Всеволода «Большое Гнездо») – четыре сына (Изяслав, Мстислав, Глеб, Юрий) и одна дочь (Верхуслава), но, более того, кроме небезызвестного не только на Руси (бывшего новгородским князем), но и в «ближнем зарубежье» (Грузии) Юрия Андреевича31 , и оно вымерло ранее трагической кончины самого князя Андрея.32 Наконец, в-третьих, по некоторым данным и в его гибели принимала участие какая-то из его жен.
К этому мы и обращаемся. Так, в Тверской летописи говорится, что Андрей Боголюбский «убиенъ бысть» «отъ своихъ бояръ, от Кучковичевъ, по научению своеа ему княгини. Бе бо Болгарка родомъ, и дрьжаше къ нему злую мысль, не про едино зло, но и просто, иже князь великий много воева с нимь Болгарскую землю, и сына посыла, и много зла учини Болгаромъ; и жаловашеся на нь втайне Петру, Кучкову зятю, (которого) предъ симъ же днемъ поима князь великий Андрей и казни его».33
Жена болгарка выступает здесь, прежде всего, как патриотка своей родины, мстительница за ее поругание (учинение «много зла»). Она – идейный вдохновитель заговора, ибо именно «по наущению» ее действуют Кучковичи. В таком контексте можно истолковывать и следующие слова летописи: «и жаловашеся («Болгарка». – Ю. К.) на нь (Андрея Боголюбского. – Ю. К.) втайне Петру, Кучкову зятю». Но что значит «втайне»? Можно видеть и здесь, конечно, политический аспект, – и Тверской летописец другой информации уже не дает. Но некоторые нелетописные источники позволяют усмотреть здесь и иную подоплеку.
Одно из Сказаний о начале Москвы представляет нам такую обработанную народным восприятием версию событий. В Сказании действует князь Даниила Иванович (или Александрович) Суздальский, но в нем нетрудно увидеть Андрея Юрьевича Боголюбского, что замечал, например, уже Ф. И. Буслаев.34 Так вот, по Сказанию Даниилу Александровичу, то есть АндреЮ Боголюбскому «полюбилися оба сынови Кучковы, почал их любити», он забирает их у «боярина» Кучки и «пожалова их – одного в стольники и другаго в чашники».35 Оба они были прекрасны, «и приглянулись оне Данилове княгине Улите Юрьевне, и уязви дьявол ея блудною похотью, возлюби красоту лица их; и дьявольским возжелением зжилися любезно».36
И вот, вместе с ними она составила преступный план, как бы погубить князя («предати злой смерти»), и решено было привести его в исполнение на охоте. (Кстати, мотив охоты звучит и в другом тексте, касающемся нашей темы, – в Тверской летописи: обосновавшись в «святом Спасе на Купалище» Боголюбский «ловы бо всегда творяше», что наряду с нахождением в целом «в той стране» служило поводом к недовольству со стороны «боляр», остававшихся во Владимире.)
Возвращаясь к сюжету о «Болгарыне»–Улите, необходимо отметить, что версия Сказания вполне сочетается с недоговоренностью (намеком) текста Тверской летописи. Возможно, «тайна» между ней и Кучковичами и заключалась в их «красоте лица». Таким образом, политическая версия заговора вполне может существовать наряду с лирической – любовной. И, следовательно, мы можем подозревать какую-то «семейную распрю», «семейную драму»37 .
Не совсем понятно – каков этот «любовный треугольник»? Точнее – кто является последним из трех его элементов, кроме Андрея Боголюбского и его княгини. По Тверской летописи таковым может быть как Петр, Кучков зять, так и один из братьев Кучковичей, возможно казненный Андреем Боголюбским38 . По Сказанию – сразу два брата Кучковичи, пригретые и обласканные Андреем Юрьевичем (Данилом Александровичем). Новейший автор Ф. И. Гримберг, исходя из возможного мордовского происхождения термина «ясин» (Анбал Ясин) и обозначения в «Повести об убийстве Андрея Боголюбского» его жены, как «родом из яз», что ошибочно,39 считает жену князя единственной и местной по происхождению – из «клана Кучковичей» (и, вместе с тем, «одним из воплощений характерного для династии Рюриковичей архетипического образа «демонической иноземки»»). «Жена Андрея Боголюбского была, как всякая средневековая женщина (а в данном случае скорее представительница первобытнообщинного, нежели феодального уклада), более ’’человеком своего рода-клана’’, чем ’’женой своего мужа’’. В частности, для нее смерть брата от руки ее мужа означала полный разрыв с мужем…Андрей Юрьевич не доверял жене и был прав; возможно, он уже фактически разошелся с ней и фактически ее мужем был этот самый Петр, ’’человек из клана Кучковичей’’; впрочем, это очень спорное предположение…».40
Определить точно этот «третий элемент» любовного треугольника, видимо, не представляется возможным, но какое-то рациональное зерно в этих отголосках, видимо, имеется.
Если так – то можно поставить и вопрос об источнике супружеской измены «княгини». Кто виноват: она или он? По «Сказанию» она – ее «уязви враг» и она «возлюбила «красоту лица их»». Но есть и еще один – может быть для нашего изложения и не совсем обычный источник. Это – костные останки самого Андрея Боголюбского. Они, как известно, сохранились до нашего времени и в 30-х гг. были исследованы известным рентгенологом Д. Г. Рохлиным. В основном внимание уделялось тем элементам, которые непосредственно относились к конкретностям убийства. Были выявлены так называемые «свежие» ранения черепа, рук и таза колющим и рубящим оружием (мечом, боевым топором, копьем, рогатиной, кинжалом)41 и, исходя из этого, прослежена детальная, так сказать, «механика» убийства владимирского князя.42 Но производилось обследование и не затронутых ударами убийц частей костяка. Здесь тоже были проведены и сделаны любопытные наблюдения и выводы. «У него несомненно, – пишет Д. Г. Рохлин, – наблюдались отчетливые признаки конституционального гипертиреодизма в сочетании со вторичным субгенитализмом (против первичного субгенитализма говорит отсутствие евнухоидных соотношений в телосложении)».43
Могут ли быть как-то подтверждены эти выводы специалистов-медиков? Прямо – нет. А косвенно? Сам Д. Г. Рохлин, комментируя это, на основе летописных известий пишет о князе: «Высоко оценивалось…корректное поведение его в отношении женщин и безупречность в личной семейной жизни. Боголюбский не обижал чужих жен и девушек… Указанная существенная черта в поведении Андрея Боголюбского могла зависеть от его представлений о нравственности и семейной морали. Однако это могло быть и следствием его субгенитализма».44
В связи с этим, обращают также на себя внимание и некоторые другие осторожные замечания летописи. Так, в «Повести об убиении Андрея Боголюбского» Ипатьевской летописи упоминается Прокопий. Видимо, как охрана он не совсем годился – это и показали события трагической июньской ночи.45 По Тверской же летописи круг общения Андрея Юрьевича в Боголюбове не исчерпывался только Прокопием. Оказывается, князь «не повеле» боярам «издити съ собою, но особно повеле имъ утеху творити, идеже имъ годно, самъ же съ маломъ отрокъ своихъ прихождаше ту».46 Одним из них и был Прокопий, которого та же Тверская летопись называет «кощей малъ». Зададимся вопросом – не с этим ли, в частности, отроком-«кощеем» и были связаны семейные коллизии князя?
Как бы то ни было, какая-то жена Андрея Боголюбского так или иначе являлась соучастницей гибели Андрея Боголюбского. Правда, по В. Н. Татищеву «княгиня же была в Боголюбове с князем и того вечера уехала во Владимер, дабы ей то злодеяние от людей утаить».47 Но либо отъезда не было, либо наутро она вновь вернулась в Боголюбово. Существует «документальный» источник, свидетельствующий об этом. Это – миниатюры Радзивилловской летописи. Они – не современны событиям, более позднего происхождения. Но их изображения в ряде случаев коррелирует и дополняет летописные известия. Поэтому исследователи также используют их в качестве источников.48 Особой популярностью пользуется изображение супруги-вдовы, держащей отсеченную руку почившего супруга-князя (какую – кстати, является вопросом специального рассмотрения).
У В. Н. Татищева описано и поведение жены-убийцы после совершения злодеяния. «Княгиня же на другий день убивства великого князя, уведав о том, забрав все имение, уехала в Москву со убийцы, показуя причину, якобы боялась во Владимире смятения народнаго».49
Но справедливая кара все-таки настигла жену погибшего князя, как и прочих его убийц.
В ряде источников следствием событий конца июня 1175 г. является месть убийцам князя Андрея. Так, перед основным текстом Новгородской первой летописи младшего извода записано следующее: «И в первое лето мстилъ обиду братъ его Михалко».50 Князь Михаил Юрьевич княжил совсем недолго («того же лета и умре»), а о конкретной его мести по новгородской летописи ничего не известно. Зато в ней относительно подробно говорится о действиях другого брата – Всеволода Юрьевича, который, когда через некоторое время «седе на великое къняжение» во Владимире, стал «мсти обиду брата своего Андрееву: Кучковичи поималъ, и в коробы саждая, въ озере истопилъ, якоже рече Пророкъ: потребишася въ Ендоре, рекше въ безлепици, и бышя аки гнои земныи, и погыбе память ихъ съ шумомъ».51 Эта же версия приведена и Степенной книгой: Всеволод после Михалки «всех их изыска и сугубой казни предаде и всех обещников их. Самех же безумных Кучковичь ухващая и в коробы пошивая, в езере истопити повеле».52 Как видим, о княгине ни в древней новгородской летописи, ни в намного более позднем своде ничего не говорится.
В. Н. Татищев, неоднократно проводя мысль о неизбежности мщения, в конечном итоге рисует довольно пространную картину совета-суда во Владимире во главе с Михаилом Юрьевичем. Упрекнув «бояр» (в числе них были и убийцы) в том, что они усопшему «никоей чести и благодарения не изъявили», Михалка ставит проблему, что называется, ребром: «Асче он неправильно убит, то тако право убийцем не мстите? Асче же правильно, как многие о нем говорят, то он недостоин похвалы и благодарения». «На сие, – продолжает В. Н. Татищев, – паки все ово по правде, ово за стыд и нехотя, сказали: ’’Воистинно убит неправо’’». И тогда «князь, имея уже слуг готовых, велел немедленно убийцев главных взяв, а потом и княгиню привести пред суд, где, яко дело известное, недолго испытав, осудили всех на смерть». Приговор и исполнение были таковы: «Михалко велел перво Кучковых и Анбала, повеся, разстрелять, потом другим 15-ти головы секли. Последи княгиню Андрееву, зашив в короб с камением, в озеро пустили и все тела протчих за нею побросали. От того времяни оное озеро прозвалось Поганое».53 В примечаниях В. Н. Татищев особо оговаривает, что источники «о казни же убийц и заточении жены в монастырь разногласят. Одни сказуют, что Михаил, пришед во Владимер, всех казнил; другие сказуют, что Всеволод всех оных убийц повелел переломати кости и в коробех в озеро опустити, а жену Андрееву, повеся на воротех, расстрелять и туда ж бросил».54
Кроме летописных источников о мести убийцам князя Андрея рассказывают и источники фольклорного характера. В упоминавшемся уже цикле Повестей о начале Москвы об этом говорится в разных по происхождению записях: в «Повести о зачале Москвы» в первом (наиболее древнем) виде «О зачале царствующаго великаго града Москвы, како исперва зачася», и в также первом виде «Сказания об убиении Даниила Суздальского и о начале Москвы».55
Повесть о зачале Москвы (видимо, используя какие-то летописные источники) также связывает мщение убийцам с именем Михалки. «В лето убо 6683-е прииде ис Киева во Владимир брат его, Михаило Юрьевичь, и изби убийцы брата своего, и телеса их вверже в езеро. А жену его повеле повесити на вратех и разстреляти ю изо многих луков, да накажутся и прочии впредь таковая не творити к тому…».56
Таким образом, источники, сходясь в факте справедливого возмездия, противоречат в способах осуществления казни, в том числе и в отношении вдовы-княгини.
А мы отметим следующее. Повешение за ноги и последующий расстрел из луков – безусловно, языческое действо.57 Не менее интересно сообщение о том, что «княгиню Андрееву, зашив в короб с камением, в озеро пустили и все тела протчих за нею побросали. От того времяни оное озеро прозвалось Поганое». Вода – тоже языческая стихия, а Поганым озеро могло быть названо и по причине иноверия-«поганьства» (язычества или мусульманства) жены-убийцы.58
Таково окончание этой семейной драмы.
Если же (хотя бы предварительно) обобщить наши наблюдения, относящиеся к убийству Андрея Боголюбского,59 то явно вырисовывается картина смешения самых разных представлений и ритуалов, сопровождавших все фазы этого трагического события. Здесь можно найти и язычество, и христианство, и иноверчество. Таковой и была действительность того времени, когда, как отмечено в летописи, во Владимир приходили «изъ Цесарягорода и от нихъ странъ: изъ Рускои земли и аче Латининъ, и до всего хрстьяньства и до всее погани».60
1 Карамзин Н. М. История Государства Российского. Т. II-III. М., 1991. С. 338, прим. 383.
2 Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). Т. II. М., 1998. Стб. 444.
3 ПСРЛ. Т. I. М., 1997. Стб. 335.
4 Подробную историографию вопроса см.: Фроянов И. Я. Древняя Русь. Опыт исследования истории социальной и политической борьбы. М.; СПб., 1995. С. 580-585.
5 Возможно им, полагает Ю. А. Лимонов, был сам Андрей Юрьевич (Лимонов Ю. А. Летописание Владимиро-Суздальской Руси. Л., 1967. С. 61-68).
6 Лимонов Ю. А. Владимиро-Суздальская Русь: Очерки социально-политической истории. Л., 1987. С. 38 и др.
7 ПСРЛ. Т. II. Стб. 482.
8 ПСРЛ. Т. XV. М., 2000. Стб. 223.
9 ПСРЛ. Т. I. Стб. 346; ПСРЛ. Т. II. Стб. 482.
10 ПСРЛ. Т. XV. Стб. 223.
11 Напр., см.: Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. Л., 1980. С. 242.
12 См. также: Кривошеев Ю. В. Церковь в социальных противоречиях середины XII–XIII в. (на Северо-Востоке Руси) // Актуальные проблемы дореволюционной истории. Ижевск, 1993. С. 50.
13 Лимонов Ю. А. Летописание Владимиро-Суздальской Руси. С. 75.
14 Краткую историографию вопроса см.: Фроянов И. Я. Древняя Русь. Опыт исследования истории социальной и политической борьбы. С. 643-645.
15 ПСРЛ. Т. II. Стб. 580, 586, 589. – Отметим, что разброс мнений исследователей относительно даты убийства князя достаточно велик, из чего следует необходимость дополнительного обращения к этому вопросу.
16 Носенко Е. Э. Культ умерших и почитание предков: их место и роль в еврейской традиции // Фольклор и мифология Востока в сравнительно-типологическом освещении. М., 1999. С. 292-294.
17 ПСРЛ. Т. II. Стб. 586.
18 Там же.
19 Убийцы, видимо, после «первой попытки» выходили вновь во двор, заходили, по крайней мере, в одну из бытовых построек (которые предполагает Н. Н. Воронин (Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси. Т. 1. М., 1962. С. 259 и др.)), и лишь «оупившеся виномъ» там они возвратились к «ложнице», где и разыгрались кровавые события.
20 Татищев В. Н. Собр. соч. в 8 т. Т. III. История Российская. Ч. II. М., 1995. С. 105.
21 Носенко Е. Э. Культ умерших и почитание предков: их место и роль в еврейской традиции. С. 291-292.
22 Там же. С. 293.
23 ПСРЛ. Т. II. Стб. 584-585.
24 ПСРЛ. Т. II. Стб. 589.
25 См.: Носенко Е. Э. Культ умерших и почитание предков: их место и роль в еврейской традиции освещении. С. 280.
26 Там же. С. 293.
27 См.: Кривошеев Ю. В. Смерть Андрея Боголюбского: иррациональные реалии // Историческая психология и ментальность. Эпохи. Социумы. Этносы. Люди. СПб., 1999.
28 Чекин Л. С. К анализу упоминаний о евреях в древнерусской литературе XI–XIII веков // Славяноведение. 1994. № 3. С. 34.
29 Там же. С. 40.
30 Яцкаер О. В. К вопросу о женах князя Андрея Боголюбского // Тезисы международной научно-практической конференции «Россия, Восток и Запад: традиции, взаимодействие, новации». Владимир, 1997. С. 46). – Ю. А. Лимонов пишет о двух женах: «дочери Кучки» и «яске» (Лимонов Ю. А. Владимиро-Суздальская Русь. С. 94-95), а Ф. И. Гримберг предполагает, «что Улита и жена «родом из яз» – одно и то же лицо; то есть у Андрея Юрьевича была одна венчанная жена» (Гримберг Ф. И. Две династии: Вольные исторические беседы. М., 2000. С. 119).
31 См.: Гадло А. В. К истории отношений России и Грузии второй половины XII в. // Вестник СПбГУ. Сер. 2. История, языкознание, литературоведение. Вып. 3 (№ 16). 1996. С. 17-20.
32 Князь «должен был перенести целый ряд горестей в личной семейной жизни. Андрей Боголюбский не был счастливым семьянином» (Георгиевский В. Святой Благоверный Великий Князь Андрей Боголюбский. Владимир, 1894. С. 87).
33 ПСРЛ. Т. XV. Стб. 250-251.
34 Буслаев Ф. И. Местные сказания Владимирские, Московские и Новгородские // Летописи русской литературы и древности. М., 1862. Т. IV.
35 Салмина М. А. Повести о начале Москвы. М.; Л., 1964. С. 200. – «Боярин» Кучка и его сыновья – отдельная тема (см.: Беляев И. Д. Сказания о начале Москвы // Русский Вестник. М., 1868. Т. 74; Шамбинаго С. К. Повести о начале Москвы // ТОДРЛ. М.; Л., 1936. Т. 3; Тихомиров М. Н. 1) Древняя Москва. М., 1947. С. 11-16; 2) Сказания о начале Москвы // ИЗ. М., 1950. Т. 32; Салмина М. А. Повести о начале Москвы; Кривошеев Ю. В. Некоторые спорные вопросы историографии и источниковедения начала Москвы // Актуальные проблемы историографии дореволюционной России. Ижевск, 1992; Рапов О. М. Кто срубил град Москву на Боровицком холме. М., 1997, и др.).
36 Салмина М. А. Повести о начале Москвы. С. 200.
37 Буслаев Ф. И. Местные сказания Владимирские, Московские и Новгородские// С. 9, 10.
38 ПСРЛ. Т. XV. Стб. 251.
39 Гримберг Ф. И. Две династии…С. 118. В «Повести об убиении Андрея Боголюбского» нет ни «приписки», ни «глухого упоминания» о жене-«язке» (Там же. С. 118, 119). Видимо, автор не читала самой «Повести» (помещенной в Ипатьевской летописи), хотя и восторженно отзывается о ней (Там же. С. 114-115). Сведения же о ясском происхождении супруги Андрея мы находим у В. Н. Татищева (Татищев В. Н. Собр. соч. в 8 т. Т. III. История Российская. Ч. II. С. 250).
40 Гримберг Ф. И. Две династии…С. 120-121. – Несмотря на все сомнения автора (и даже непростительные для историка оплошности), эта версия Ф. И. Гримберг, как и некоторые другие наблюдения, касающиеся нашего сюжета, представляет определенный интерес.
41 Рохлин Д. Г. Болезни древних людей. М.; Л., 1965. С. 263-265.
42 Там же. С. 267-269. См. также: Молин Ю. А. Читая смерти письмена. СПб., 1999. С. 67-70 и др.
43 Рохлин Д. Г. Болезни древних людей. С. 265. – См. также: Там же. С. 264, 269.
44 Там же. С. 269.
45 ПСРЛ. Т. II. Стб. 586, 589.
46 ПСРЛ. Т. XV. Стб. 251.
47 Татищев В. Н. Собр. соч. в 8 т. Т. III. История Российская. Ч. II. С. 105.
48 См.: Рыбаков Б. А. Из истории культуры древней Руси. Исследования и заметки. М., 1984. С. 228-229, 231-232.
49 Татищев В. Н. Собр. соч. в 8 т. Т. III. История Российская. Ч. II. С. 106.
50 НПЛ. М.; Л., 1950. С. 468.
51 Там же.
52 ПСРЛ. Т. XXI. Первая пол. Книга Степенная царского родословия. Ч. I. СПб., 1913. С. 223.
53 Татищев В. Н. Собр. соч. в 8 т. Т. III. История Российская. Ч. II. С. 113.
54 Там же. С. 299. См. также: Там же. С. 250. Здесь же приводится и мотивация принятой В. Н. Татищевым версии : «Но я точно, из манускрипта Еропкина взяв, яко обстоятельнейшее, внес» (Там же).
55 См.: Салмина М. А. Повести о начале Москвы.
56 Там же. С. 179-180.
57 Об аналогичном обряде в южной Руси см.: Майоров А. В. Внутриобщинные отношения и политическая борьба в юго-западной Руси в конце XI в. (в свете фольклорно-этнографических параллелей) // Вестник СПбГУ. Сер. 2. История, языкознание, литературоведение. Вып. 3 (№ 16). 1997. Июль. С. 8-13.
58 Что же касается Поганого озера – туда была брошена только супруга князя – то оно (сейчас более известным является название Поганец) находится в нескольких километрах от Владимира по Муромской дороге. Прочие же убийцы нашли свое «пристанище» в Пловучем озере, также находящимся недалеко от Владимира, но по дороге на Москву (о топографии этих событий нами готовится публикация).
59 Кривошеев Ю. В. 1) Элементы традиционного сознания в социальных противоречиях 1175 г. во Владимирской земле // Генезис и развитие феодализма в России: Проблемы идеологии и культуры. Л., 1987; 2) Смерть Андрея Боголюбского: иррациональные реалии.
60 ПСРЛ. Т. II. Стб. 591.
