Алексеев Ю. Г. «Первая Казань» и зарождение военного ведомства Русского государства //Исследования по русской истории. Сборник статей к 65-летию профессора И.Я. Фроянова / Отв. ред. В.В.Пузанов. СПб.-Ижевск: Издательство Удмуртского университета, 2001. С. 152-165
Известия Московской великокняжеской летописи о Казанской войне 1467—1469 гг. («Первая Казань») привлекают внимание чрезвычайным богатством содержания1 . Этим они отличаются от всех предыдущих летописных записей на аналогичные темы.
Известия о Казанской войне сохранились почти во всех летописях. По существу в нашем распоряжении три основных рассказа – Московской великокняжеской летописи, Типографской летописи и устюжских летописей.
Московский рассказ о «Первой Казани» начинается с известия об осенней экспедиции 1467 г. с целью возведения на казанский стол царевича Касыма.
«…В лето 6976 г. с Вздвиженьева дни ходил царевич Касым к Казани. А с ним великого князя воеводы…»2 Далее идет описание этого неудачного похода, с подробностями, свидетельствующими о рассказе участника событий.
После отхода русских от Казани «татарове казаньскии.. часа того поидоша изгоном к Галичю», однако они «градом и волостем ничто же успеше, всем бо бяша в осаде в граде»3 . Оказывается, «князь великий разослал по городам заставы, в Муром и в Новгород Нижней, на Кострому и в Галич, и велел им сидети в осаде, стеречися от Казани»4 . Русское военное руководство заблаговременно и, во всяком случае, до нападения на Галич привело в оборонительное положение города на широком фронте – на наиболее вероятных направлениях возможного нападения казанских отрядов. С известием подобного рода мы встречаемся в летописи впервые: в рассказах о прежних войнах никогда ничего не говорилось о мерах, принимаемых заблаговременно на случай неудачного похода или возможного контрудара врага. Это не значит, что такие меры никогда не предпринимались. Однако они не фиксировались и не становились известны летописцу. Одновременное приведение в оборонительное состояние целого ряда городов с присылкой особых военных отрядов («застав») требует известной организации – прежде всего, наличных сил для быстрой отправки в города. Следовательно, готовя военно-политическую демонстрацию для возведения на казанский стол царевича Касыма, русское правительство заранее должно было провести достаточно широкие военные мероприятия, которые на языке XX в. можно назвать мобилизацией – по крайней мере частичной5 . Часть войска посылается к Казани для непосредственной поддержки русского кандидата и его сторонников, другая – остается в боевой готовности в стратегическом резерве и в нужное время отправляется для обороны городов. Перед нами – не просто поход, а сложное мероприятие, требующего достаточно четкого руководства. Это руководство осуществляется из Москвы – великий князь в поход не идет, но посылает воевод и «заставы». Очевидно, в Москву стекается информация с театра военных действий – только при этом условии высшее военное руководство может принимать своевременные решения.
Рассказ Типографской летописи о событиях осени 1467 г. в основных чертах близок к рассказу Московской, но отличается некоторыми важными дополнениями. Поход начинается с того, что великий князь «поиде… в Володимерь» и уже оттуда «отпусти… царевича Каисима и с татары и воевод своих и с ними полки свои, и братьи своей полки отпусти, а иных в судех отпусти…» 6 Итак, предварительное сосредоточение войск происходило во Владимире, куда прибыло и главное командование в лице великого князя. Очевидно, из Владимира осуществлялось и дальнейшее руководство операциями. Избрание Владимира в качестве исходной базы для действий против казанского князя Ибрагима – не случайность. И в 1461 г. Василий Темный прибыл во Владимир, готовясь к дальнейшему походу на Казань (не состоявшемуся из-за заключения мира)7 .
Другое важное событие Типографского рассказа – о набеге татар Большой орды на рязанские места8 .
Устюжские летописи содержат краткое сообщение о походе великокняжеских войск на Казань. Архангелогородский летописец приводит также известие о постельнике великого князя, Айдаре Григорьеве сыне Карпова, по неосторожности которого якобы не удался замысел русских воевод «заскочити (т. е. отрезать – Ю. А.) татар от судов»9 . По словам этого источника, к Казани подошла только «конная сила», «а другая сила еще не поспела». Известия устюжских летописей основаны, по-видимому, на рассказах очевидцев и на слухах.
Вторая часть московского рассказа о военных событиях за 1467-1468 г. посвящена зимнему походу русских войск. «Князь велики… послал на Черемису князя Семена Романовича, а с ним многых детей боярских, двор свой. И совокупившеся вси поидоше из Галича на Николин день декабря 6, и поидоша лесы без пути». После месячного похода русские войска вступили в Черемисскую землю, входившую в состав Казанского ханства, а затем вышли на расстояние одного перехода до Казани. «А Муромцем и Новогородцем (т. е. нижегородцам – Ю. А.) велел князь велики воевати по Волзе»10 . Поход в условиях жестокой зимы («зима была велми студена») – для русских войск дело не новое. И на Новгород, и на север против Шемяки на Галич и под Устюг походы 1450-х гг. тоже совершались зимой11 . Новое здесь – сама организация зимнего похода. Создаются две группы войск, действующие на самостоятельных направлениях; главные силы во главе с ярославским князем включают Двор – отборное войско. Собравшись в далеком Галиче, это войско наносит удар с неожиданного для противника направления, идя «без пути через дремучие лесы» (отсюда – и низкий темп движения: за месяц прошли едва 200-300 км). Обращает на себя внимание точная фиксация основных дат похода: выступления из Галича и вступления в Черемисскую землю (6 января, на Крещение).
Типографская летопись о зимней походе из Галича говорит очень кратко, не называя дат, ни имен воевод, но отмечая, что «быша же тогда мразы велицы, иззябоша мнози». Зато она сообщает о нападении казанцев на костромские и муромские места и на преследование их русскими воеводами – князем Иваном Васильевичем Стригой Оболенским из Костромы и князем Данилой Дмитриевичем Холмским из Мурома. Та же летопись рассказывает о нападении ордынцев («татары польстии») на пограничную волость Беспуту. Сопоставление данных Московской и Типографской летописей рисует картину вооруженной борьбы зимой-весной 1468 г. и организации обороны на широком фронте. Наступая из Галича на Черемису, русские держат крупные силы во главе с лучшими воеводами для обороны приволжских и приокских мест. Для этого имелись достаточные основания – война с Казанью разгоралась и требовала напряжения всех сил, необходимо было считаться и с вероятностью нападения Орды.
Третий рассказ Московской летописи за 1467-1468 гг. непосредственно посвящен действиям военно-политического руководства. «Князь великы за 3 недели до великого заговенья (т. е. 7 февраля – Ю. А.) поиде к Володимерю. А с ним братия его, князь Юрий да князь Борис, да сын его князь Иван, да князь Василей Михайлович Верейский, да вси князи их и бояря и воеводы и со всеми людми… Прииде князь великы на Москву в пяток великий вечер» (т. е. 15 апреля – Ю. А.). Итак, глава Русского государства со своими ближайшими сотрудниками – братьями, дядей, боярами и воеводами проводит более двух месяцев вне своей столицы. Летописец не случайно умалчивает о том, что именно происходит во Владимире. Посла от короля Казимира не впустили во Владимир, аудиенцию он получил в Переяславле, после чего великий князь «възвратися опять к Володимерю». То, что происходило во Владимире, не должны были видеть глаза иностранцев. Невозможно представить, что там происходили только совещания о выработке плана кампании и т.п.: такие совещания проще было провести в Москве и они не могли длиться два месяца. По-видимому, перед нами – первое летописное известие о предварительном сборе, смотре и подготовке русских войск. Если так, то это – факт чрезвычайно большого интереса. Владимирский смотр 1468 г. – прообраз тех смотров служилых людей, которые хорошо известны в XVI в. В отличие от поуездных смотров, широко производившихся в XVI в. и отразившихся в десятнях, в 1468 г. во Владимире был, по-видимому, всесторонний смотр – проверка военно-служилой годности всего великокняжеского войска, в масштабах всей Московской земли12 . Конечно, все это – не более, чем гипотеза, но другое объяснение длительному пребыванию великого князя, (а с ним «и бояре, и воеводы, и со всеми людми») предложить трудно. Разумеется, в отличие от XVI в. во Владимире не могло быть верстаний поместными и денежным окладами – поместная система еще не зародилась. Не составлялось, видимо, и соответствующей документации – во всяком случае, на нее нет никакого намека в источниках. Этим подтверждается тот факт, что центрального военного ведомства, Разряда как такового, в 60-х гг. XV в. еще не существовало.
Обращает на себя внимание точность фиксации летописцем действий великого князя – убытие из Москвы и возвращение в столицу. Такая фиксация могла быть делом особого лица, непосредственно связанного с великокняжеским аппаратом управления. Именно такой человек мог располагать сведениями, например, о приеме польского посла в Переяславле. Возможно, что ведение подобных записей входило в его обязанности. Во всяком случае, известие о Владимирском сборе 1468 г. приоткрывает завесу над действиями военно-политического руководства – оно, видимо, детально готовилось к новой кампании13 .
Последнее, четвертое известие о Казанской войне за 1467-1468 гг. связано с весенне-летним походом. «И тоя же весны по Велице дни (т. е. после 17 апреля – Ю. А.) князь великы многых детей боярских, двор свой, послал на Каму воевати мест Казаньских»14 . Из Москвы к Галичу посылается Иван Руно с добровольцами («с казакы»). Из Галича к нему должны присоединиться дети боярские Филимоновы; эти силы идут к Вологде, оттуда, присоединив к себе вологжан, 9 мая («на Николин день») двигаются «в судех» к Устюгу, где соединяются с устюжанами (во главе с князем Иваном Ивановичем Звенцом Звенигородским и кичменжанами (под начальством Ивана Игнатьевича Салтыкова). Все эти силы следуют к Котельничу, где с ними встречаются вятчане. Далее следует подробное описание похода по Каме, не имеющего, впрочем, большого успеха. Другой отряд, «застава» из Нижнего Новгорода, под начальством князя Хрипуна Ряполовского, 4 июня двинулся по Волге и побил «двор» казанского хана.
Рассказывая о событиях лета 1468 г., Типографская летопись сосредотачивает внимание на действиях на Волге. По ее словам, князь Федор Семенович Хрипун Ряполовский, идя из Нижнего Новгорода «подойде на 40 верст к Казани», и одержал крупную победу. «Стояв ту два дня на побоищи том, возвратися с честью»15 . Имеется в виду, очевидно, событие, отмеченное Московской летописью под 4 июня. Поход на Каму эта летопись освещает очень кратко, зато она подчеркивает значение казанского контрудара по Вятке16 .
Устюжские летописи о рейде князя Ряполовского под Казань не говорят ничего. Архангелогородский летописец вкратце рассказывает о Камском походе, сообщая некоторые подробности – в частности, о гибели «устюжского ватамана» Саввы Осеина17 .
Характерная черта рассказа о Камском походе в Московской летописи – полное отсутствие дат, кроме исходной даты начала похода. Отличающийся живостью и детальностью изложения, этот рассказ явно частного происхождения – видимо, со слов участника события, сподвижника Ивана Руно. Несмотря на свой неофициальный характер, рассказ содержат интересные данные о сосредоточении войск на северном направлении. Судовая рать двигается по рекам, от города к городу, присоединяя к себе новые полки. Надо полагать, что «устюжане», «кичменжане» и др. – не конное феодальное ополчение, (феодальное землевладение в этих местах было очень слабо развито), а пешее войско, составленное по посошной мобилизации из горожан и крестьян. Дети боярские двора великого князя – назначенные из Москвы предводители северных полков. Поставив во главе местного ополчения представителей своего двора, великокняжеская власть тем самым обеспечивала себе возможность более или менее уверенного руководства этими разнородными силами. Заблаговременная отправка дворовых детей боярских в отдаленные города и выработка маршрута движения требовали известной предварительной подготовки, наличия какого-то аппарата управления в руках главного командования. Неудача летней кампании 1468 г. вследствие непредвиденного мощного контрудара казанцев на Вятку не меняет общего впечатления о работе московского главного командования: оно стремится крепко держать в своих руках управление войсками, заранее готовит к походу, ставит перед ними определенные задачи и обнаруживает свой характерный стратегический «почерк» – стремление действовать на разных направлениях огромного по размерам театра войны. Любопытно, что отправка войск к Галичу начинается сразу после окончания Владимирского сбора и возвращения великого князя в Москву. Прямая связь между этим сбором и подготовкой к походу представляется почти несомненной.
Наиболее подробно освещается Московской летописью летняя кампания следующего года. «По Велице дни на другой неделе (т. е. 16 апреля 1469 г. – Ю. А.) послал князь велики на Казанские места рать в судех, воевода Константин Александрович Беззубцев». В состав судовой рати Беззубцева великим князем были включены: 1. «многые дети боярские» двора великого князя; 2. «от всеа земли… дети боярские изо всех градов своих; 3. « и изо всех отчин братии свои потому же»; 4. «с Москвы» великий князь «послал суружан и суконников и купчих людей и прочих всех москвичь, кои пригожи по их силе, а воеводу над ними постави князя Петра Оболенского Васильевича Нагого»18 .
Трудно переоценить важность этого известия. По форме своей оно носит официальный характер записи распоряжений великого князя. Еще важнее содержание его. В состав судовой рати входит феодальное ополчение. Дети боярские и их боевые послужильцы, привыкшие к конному строю, превращаются в пехоту, следующую на судах. Двор великого князя как организационная единица отделяется от детей боярских «изо всех градов» – это едва ли не первое противопоставление «дворовых» и «городовых» детей боярских, так хорошо известное в XVI-XVII вв. Великий князь распоряжается не только своим двором и детьми боярскими из своих городов, но и «изо всех отчин братии свои» — несмотря на формальную традиционную «самостоятельность» московских уделов, в военном отношении они сливаются в одно целое.
Не менее интересна и характеристика Московского полка. По договорам князей-совладельцев Москвы, со времен Дмитрия Донского и Владимира Серпуховского Московский полк должен был составлять в походах особую боевую единицу во главе со своим воеводой19 . В известии 1469 г. мы впервые видим состав этого полка. Он мобилизуется по распоряжению великого князя; в него входят три основных категории столичных горожан: 1. наиболее богатые и привилегированные сурожане и суконники; 2. купцы вообще; 3. прочие все, способные нести военную службу. Надо думать, что мобилизация городского ополчения в Москве принципиально не отличалась от подобных мероприятий в других крупных городах, например, во Пскове. При нападении Ордена в 1486 г. псковичи выставили «с четырех сох конь и человек»20 ; в 1495 и в 1501 гг. для похода в Литву они «порубившися з десяти сох конь», а в 1501 г. – еще и «з сорока рублев конь и человек в доспехе, и бобыли пеши люди»21 ; посадники и «бояре великие» призывались (в 1471 г.) на службу «на вече всем Псковом»22 . По аналогии можно предположить, что привилегированные верхи московского посада – сурожане и суконники – шли на службу по особому расчету, а рядовые горожане «рубились» по окладным единицам.
Летописец приводит маршрут движения войск. Москвичи шли Москвой-рекой и Клязьмой, контингенты приокских городов – Окой, владимирцы и суздальцы, дмитровцы, можайцы – Клязьмой, угличане, ярославцы, ростовцы, костромичи «и прочии вси поволжане» – Волгой. Все войска судовой рати «снидошася… в едино место», в Нижний Новгород, «на один срок».
Другая группа войск развертывается на северном направлении. «К Устюгу послал князь велики воеводу своего князя Данила Васильевича Ярославского», а с ним – многих детей боярских своего двора, из которых девять перечислены поименно (очевидно, начальники отдельных отрядов); сюда же отправляется из Вологды воевода вологодского князя Андрея Меньшого.
Рассказ Московской летописи рисует картину широких военных приготовлений. К апрелю 1469 г. была проведена мобилизация феодального и городского ополчения всей Московской земли; разработаны маршруты движения отдельных отрядов; определены место и время сосредоточения всех войск. Проведение всех этих мероприятий требовало наличия технического аппарата – органа управления главного командования. Основные распоряжения главного командования, связанные с мобилизацией и сосредоточением войск, в четкой протокольной форме фиксируются летописцем – не исключено, что в его распоряжении были какие-то подлинные документы, оформлявшие действия главного командования.
Как же развертывались дальнейшие события? Константину Беззубцеву, собравшему судовую рать в Нижнем Новгороде, «прислал… князь великы грамоту свою». Эта грамота содержала директиву – послать отряд добровольцев («которые… восхотят») под Казань, а самому с главными силами оставаться на месте. Здесь, по-видимому, кончается официальный текст и начинается рассказ участника дальнейших событий. По его словам, все воины судовой рати захотели принять участие в удалом набеге на Казань: под предводительством выбранного воеводы Ивана Руна, они двинулись в поход вниз по Волге, а Константин Беззубцев остался «в Новегороде».
Поход Руна и бои под Казанью описаны подробно и красочно, но почти без дат – (указано только 21 мая, день прихода под Казань) – все это свидетельствует о неофициальном характере известия: рассказ обрывается на описании боя с казанцами на обратном пути от Казани.
Рассказ о Волжском походе содержит любопытные сведения: воевода Беззубцев не может справиться с вольницей и фактически теряет управление войсками; в прямое нарушение полученной директивы он отпускает под Казань чуть ли не все свои силы; войска сами выбирают себе предводителя; этот предводитель тоже нарушает приказ и пытается штурмовать Казань; во время боев под Казанью «молодые люди с большие суды» в свою очередь нарушают распоряжение своего воеводы (и тем ставят себя в тяжелое положение). Это все черты, резко контрастирующие с упорными попытками Москвы добиться организованности и дисциплины. Летний поход 1469 г. оказывается неудачным в большой степени потому, что войска Беззубцева вступали в бои по частям, не дожидаясь сосредоточения всех сил, на что, очевидно, рассчитывало главное командование в Москве.
Типографская летопись сообщает о летнем походе по Волге очень кратко, и не намного более подробно – о действиях Камского отряда.
Устюжская летопись содержит самостоятельный рассказ о Волжском походе. По ее словам, были посланы одновременно конная рать во главе с братьями великого князя и судовая. В последней обнаружилось «нелюбье» между воеводами, которые «поставили себе воеводу от середних бояр Ивана Дмитриевича Руна». Во главе с ним судовая рать подошла к Казани раньше конной и чуть было не овладела городом врасплох, но Иван Руно «поноровил» татарам – отвел рать от городских ворот и «велел трубити во многие трубы». Далее говорится о действиях князей Ивана и Семена Ряполовских23 . Все это известие явно частного происхождения, основанное на рассказах и малодостоверных слухах (вроде анекдота об «измене» И. Руна). Но о походе северной группы войск та же летопись приводит рассказ подробный, насыщенный точными деталями и записанный, по-видимому, со слов устюжанина – непосредственного участника событий.
Пробившись с тяжелыми потерями сквозь казанскую судовую рать, перекрывавшую Волгу, устюжане достигают Нижнего Новгорода и стоят там три недели, посылая «бить челом великому князю, чтобы пожаловал». И он их «пожаловал» – «послал дважды по деньге золотой», а третий раз «запас»: «700 четвертей муки, да 300 пудов масла, да 300 луков, 6000 стрел, да 300 шуб бараньих, да 300 однорядок… да 300 сермяг». Посылка этого «запаса» сопровождается директивой: «еще им итти под Казань со князем Юрьем на зимование»24 .
Пред нами – картина, рисующая взаимоотношение главного командования и подчиненных ему войск. Совершив трудный и опасный поход, устюжский отряд ждет распоряжений главного командования. Главное командование награждает войска – впервые упоминаются золотые деньги как боевая награда. Посылка в Нижний Новгород продовольствия, одежды, вооружения говорит о наличии заготовленных запасов. Наконец, директива о новом походе на Казань свидетельствует о твердом намерении военно-политического руководства добиться победы в войне.
Об этом новом походе содержится только лаконичное сообщение в Типографской и Устюжской летописях25 . Не приводя никаких деталей и дат, Типографская летопись рассказывает об отправке к Казани конной рати во главе с братьями великого князя и сыном Михаила Верейского. Эта рать, переняв воду, заставила хана пойти на капитуляцию26 . Устюжские летописи помещают рассказ о последнем казанском походе под 1469-1470 гг. Они отмечают, что на Казань шла не только конная рать князя Юрия Дмитровского, но и судовая, в том числе и устюжане. Войска подошли под Казань 1 сентября 1469 г.27 и, по словам Архангелогородского летописца, стояли под городом 5 дней28 . Как и в Типографской летописи, капитуляция хана Ибрагима объясняется тем, что «воду отняли». Как видим, в основе Типографского и Устюжского рассказов – одно и тоже сообщение, более подробно и точно изложенное в устюжских летописях. Устюжские же летописи сообщают и об одном из условий мира – хан «выдал полон за 40 лет». Освобождение русских пленников, захваченных во время бесчисленных набегов «царевичей» было, очевидно, одним из главных условий стабилизации русско-казанских отношений.
* * *
Итак, летописные известия о «первой Казани» рисуют картину большого военного предприятия складывающегося единого Русского государства. Эти известия состоят из текстов двух основных типов – записей официального характера и рассказов участников событий.
Рассказы участников событий содержатся как в Московской, (по-видимому, рассказы сподвижников Ивана Руна в Камском походе 1468 г. и Волжском – 1469 г.) так и в устюжских летописях (рассказы устюжанина, участника Камско-Волжского похода 1469 г.). Этим рассказам свойственны обилие красочных подробностей, ярких деталей и наличие оценок. В то же время они почти не содержат точных дат.
Записи официального характера, содержащиеся главным образом в Московской летописи, резко отличаются от рассказов участников как по своему стилю, так по содержанию, Для них характерен безоценочный бесстрастный стиль, приближающийся к стилю позднейших разрядных книг. Записи содержат точную фиксацию действий и распоряжений великого князя, имена воевод и начальников отрядов, точные даты основных событий и краткие, без деталей, сведения о боевой деятельности войск.
Если рассказы участников весьма интересны для характеристики действующих лиц и хода событий, то для суждений об организации войск и управления ими особый интерес представляют именно официальные записи, отразившиеся в летописных известиях о «первой Казани».
В прежние времена летописи неоднократно сообщали о больших походах русских войск. Однако эти сообщения по своему содержанию и стилю существенно отличались от записей о Казанской войне. Наиболее подробное описание похода Дмитрия Донского зимой 1386-1387 гг. на Новгород, содержащееся в Ермолинской летописи (и в менее полном виде – в Московской летописи) содержит элементы официозного характера: перечисляются названия двадцати восьми «ратей» местных (полков), с которыми выступил великий князь Дмитрий, отмечаются основные события похода (вступление в Новгородскую землю, выход к Новгороду, переговоры и т.п.), но нет никаких сведений о распоряжениях Донского, нет имен воевод, нет точных дат (начало похода – «в Филиппово говенье, пред Рождеством Христовым», выход к Новгороду – «бяше бо уже о Крещеньи»); события излагаются частично с новгородской точки зрения29 . Известия о походах 1430-1450 гг. носят характер кратких хроникальных заметок с указанием основных событий и имен, но без какого-либо упоминания о распоряжениях по подготовке к походам и т.п.30
Резкое изменение стиля и содержания летописных записей о военных действиях – едва ли случайность. И позднее, при описаниях походов 1471, 1475, 1477-1478 гг. Московская летопись тщательно фиксирует действия и распоряжения великого князя, маршрут движения по дням, в походе 1477 г. указывает точно роспись воевод по полкам и состав их отрядов и т.д. В этих записях, носящих сугубо деловой, протокольный характер, можно видеть отражение официального делопроизводства, ведущегося при главной квартире, своего рода походного дневника и прообраз будущих разрядных записей31 . Перед нами, по-видимому, первые следы деятельности зарождающегося военного ведомства как технического аппарата, основная функция которого – фиксация и оформление распоряжений главного командования.
Главное командование, т. е. централизованное руководство войсками, действующими на разных направлениях – принципиально новое явление, впервые отмечаемое в известиях о Казанской войне. Официальный рассказ об этой войне знакомит с такими сторонами деятельности главного командования, как: выработка планов похода в соответствии с политическими задачами войны, проведение смотров служилых людей; мобилизация феодального и городского ополчения; распределение сил по отрядам; назначение высшего командного состава (воеводы, начальники отрядов); организация сосредоточения войск в соответствии с планами кампании (разработка маршрутов движения, назначение мест и сроков сосредоточения); разработка директив воеводам; организация снабжения войск. Итак, в компетенции главного командования – широкий круг вопросов, охватывающий все аспекты подготовки к войне и руководства военными действиями. Соединение функций высшего военного и политического руководства (в лице великого князя) превращает главное командование фактически в верховное командование.
Главное (верховное) командование войсками как одна из функций высшего государственного руководства возникает и развивается по мере образования новой политической системы Русской земли – единого централизованного государства. Если князья предыдущих веков ходили в походы во главе своих дружин и лично предводительствовали ими в бою, осуществляя тем самым тактическое руководство войсками, то в условиях складывающегося огромного государства такое руководство переходит в руки воевод, назначаемых князем. Сам же глава государства осуществляет функции верховного главнокомандующего, сосредотачивая в своих руках вопросы политического и стратегического руководства войной. В этом – принципиальное отличие системы военного руководства централизованного государства от военного руководства княжеств периода феодальной раздробленности32 . Для реального осуществления стратегического руководства войсками за многие сотни километров от полей сражений необходим определенный технический аппарат (военное ведомство), первые следы деятельности которого мы и наблюдаем в записях о Казанской войне. Летописные записи 60-70-х годов XV в. свидетельствуют о появлении нового вида правительственной документации — документации, связанной с одной из важнейших функций государственной власти – руководством обороной страны.
Необходимо отметить, что в этих записях можно уловить только самые первые признаки зарождения военного ведомства как отрасли правительственного управления централизованного государства. В это время (как, вероятно, и в последующее десятилетие) это ведомство еще, по-видимому, не существует как отдельное сложившееся учреждение: образование Разрядного приказа – дело будущего.
1 О «Первой Казани» см. Базилевич К.В. Внешняя политика Русского централизованного государства. Вторая половина XV в. М., 1952. С. 64-72. Алексеев Ю.Г. Под знаменем Москвы. М., 1992. С. 77-96.
2 ПСРЛ, т. 25, с. 279. Аналогично – в летописях Симеоновской, Львовской, Вологодско-Пермской, Прилуцкой, Уваровской, в Ермолинской летописи – только краткое известие о неудаче осеннего похода.
3 Там же.
4 Там же.
5 Возможно, одним из звеньев этой предварительной подготовки было посещение великим князем в апреле 1467 г. Коломны – важнейшего стратегического пункта на Оке. – ПСРЛ, т. 24., с. 186.
6 ПСРЛ, т. 24, с. 186.
7 ПСРЛ, т.25, с. 277.
8 ПСРЛ, т.24, с. 187.
9 ПСРЛ, т. 37, с. 91.
10 ПСРЛ, т. 25, с. 279-280.
11 Там же, с. 270, 272, 274-275. Зимой ходил на Новгород и Дмитрий Донской в 1386 г. – (Там же, с. 212-213).
12 Некоторая поздняя аналогия – Серпуховской смотр июня 1556 г. – ПСРЛ, т. 13, I половина, с. 270-271.
13 В Типографской и устюжских летописях известия о Владимирском сборе февраля-апреля 1468 г. отсутствуют.
14 ПСРЛ, т. 25, с. 280.
15 ПСРЛ, т.24, с. 187.
16 Там же, с. 187-188.
17 ПСРЛ, т. 37, с. 91.
18 ПСРЛ, т. 25, с. 281-282.
19 ДДГ, № 11, с. 30-32.
20 ПЛ, т.1, с. 76
21 Там же, с. 85.
22 Там же, т. 2, с. 180.
23 ПСРЛ, т. 37, с. 91.
24 Там же, с. 47, 92.
25 В Московской летописи это известие странным образом отсутствует, что можно объяснить только дефектом ее протографа.
26 ПСРЛ, т. 24, с. 188.
27 ПСРЛ, т. 37, с. 46, 92.
28 Там же, с. 92.
29 ПСРЛ, т. 23, с. 153-155.
30 ПСРЛ, т. 25, с. 262, 269-270 и др.
31 Буганов В.И. Разрядные книги последней четверти XV-начала XVII вв. М., 1962, с.107.
32 Эта черта новой военной организации верно отмечена В.В. Каргаловым – Каргалов В.В. Конец ордынского ига. М., 1980, с. 140 и др. См. также Веселовский С.Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969, с. 76.
