Гайденко П.И. Место русского митрополита в системе церковно-государственных отношений Киевской Руси. (Постановка вопроса) // Православный собеседник, Казань: Изд-во КазДС, 2004. – 1(6). – С. 136-167.

История русской церкви и нашего отечества в древнейший период существования государства у восточных славян (862-1240) уже многократно подвергалась изучению и осмыслению с большинства существующих в современной науке точек зрения. Не смотря на свою обширность и многообразность, отмеченные известным советским историком Б.А. Рыбаковым1 , корпус письменных источников, отражающих происходившее на заре российской государственности, остается прежним вот уже на протяжении нескольких веков. К тому же широкий спектр этих документов, охватывающий летописные хроники, княжеские уставы церкви, литературные произведения различных жанров и иные свидетельства рассматриваемой нами эпохи немногочислен. Если же говорить о межгосударственных документах, имеющих отношение к рассматриваемому нами периоду, то подлинные дипломатические акты Древней Руси просто не сохранились2 . Скудость письменных источников, неоднократно отмечалась исследователями. Так, например, на сложившееся положение дел сетовал в своих трудах ученый И.Я. Фроянов3 , однако он был не единственным, кто признавал трудность ситуации. Наиболее полный список древнерусских источников X-XIII вв., составленный Я.Н. Щаповым4 , вместился в очень небольшой монографии, отразив собой реальность, с которой неминуемо сталкиватся любой ученый.

В итоге необходимо признать то, что реконструкция прошлого нередко возможна только путем построения каких-либо гипотез. Следствием этой бедности в наличии источников стало и то, что понимание событий у авторов исследований в данной области порой рознятся до диаметрально противоположных мнений. Вопросы, связанные с природой спекуляций в науке, нередко становились предметом внимания исследователей. Так, например, известный советский ученый Б.Д. Греков, писал в одной из своих монографий, что «люди очень часто видят не то, что есть, а то, что желалось бы видеть»5 . В итоге самое простое объяснение этого кроется еще и в том, какие цели стояли перед тем или иным ученым, и на какой методологии он стоял для достижения целей своего исследования6 . Исходя из этого, необходимо выделить два основных направления исторической науки по избранной нами проблеме: церковное и гражданское.

Самым известным направлением для широкого круга читателей, но отнюдь не самым квалифицированным с точки зрения методологических требований современной науки на настоящее время является церковная история, представленная в основном работами преподавателей духовных учебных заведений. Как наиболее ценные и объективные, на наш взгляд, выделяются труды XIX в. академика Е.Е. Голубинского и митрополита Макария (Булгакова). Их работы были оценены еще при их жизни и во многом не утратили своего значения и по сей день, оставаясь крупнейшими фундаментальными церковными исследованиями в данной области. К ним значительно близки исследования и работы проф. П.В. Знаменского, Т. Барсова и А.П.Доброклонского. Хотя их авторы уступают, как и в использованном материале, так и в смелости и объективности научного поиска истины. Так что при этом нередко исследовательская принципиальность у указанных авторов уступает место религиозной эмоциональности. Примером типичного популярного церковного издания может служить сочинение (учебник)7  Н.Тальберга, отличающийся от указанных выше авторов главным образом упрощенным освещением событий, лишающих читателя способности рассуждать над изложенным в книге материалом. На наш взгляд, существенной слабостью представленных выше авторов является недостаточное раскрытие эволюции церковно-государственных отношений в изучаемый нами период. К сожалению, дальнейшее развитие церковной исторической науки было остановлено событиями Октябрьской революции 1917 года и осталось представленным для потомков в основном трудами, относящимися к середине и второй половине XIX в.. К тому же подавляющее большинство ранних научных исследований, предпринятых в лоне церкви, впрочем, как и современных, образцом которых могут служить в том числе и исторические публикации в наиболее авторитетном издании РПЦ в области церковной науки ежегодном сборнике «Богословские труды» по сути своей призваны не найти, изложить и обосновать некую историческую истину, а выполнить иную функцию: стать дополнительным подтверждением некоей религиозно-политической доктрины8 . Однако последняя задача не имеет научной значимости. Подобное отношение к исследованию истории нередко становится порочным источником конфессиональной тенденциозности, которую проф. М.Э. Поснов называл «ложным патриотизмом»9 . Такое положение дел, как правило, заставляет читателя проявлять дополнительную осторожность при ознакомлении с религиозными трудами и даже нередко относиться с недоверием к церковным исследованиям как таковым. В этом отношении уже из последних публикаций показательна своим научным подходом работа Д. Поспеловского10 , несмотря на то, что она является только учебником. Таким образом, перед церковной наукой стоит труднейшая задача скорейшего совершенствования методов своего научного поиска.

Второе направление в историографии по данной теме представлено трудами в области гражданской науки. Из наиболее ярких ученых исследований русской и советской исторической школы было бы правильным указать прежде всего на работы В.М. Истрина, М.Д. Приселкова, А.А. Шахматова, Д. Иловайского, А.Е. Преснякова, Б.Д. Грекова. Уже хрестоматийными стали книги Я.Н. Щапова, И.Н. Данилевского, И.Я. Фроянова, В.В. Похлебкина, В.А. Мошина. Список авторов можно продолжать и далее, однако даже это условное перечисление только самых известных имен дает вполне ясное представление о степени изученности затрагиваемого нами исторического периода. Между тем необходимо признать, что у большинства перечисленных авторов не учитываются особенности внутрирелигиозной жизни церкви, знание которых, безусловно, необходимо для достижения максимальной объективности, какая только возможна для исторического исследования. Все же мотивы религиозные, экономические и политические (государственны) отличны между собой. И не всегда последние из них доминируют. Безусловно возможно и допустимо их переплетение, но никак не смешение. Так, например, давая характеристику экономическому положению монастырей домонгольской Руси, И.Я. Фроянов склонен считать, что описания скудости жизни братии обителей порой преувеличены11 . Однако при этом совсем не учитывается то, что монастырскими запасами распоряжается не братия, а игумен или келарь. К тому же это могло быть особенностью духовного быта обители. Да собственно и в монастырях существует своя иерархия, потому как устав допускает нередко подобного рода неравенства в участии в распределении и использовании монастырских доходов. И самое главное: было бы ошибочным судить о реальной жизни рядового духовенства по сборам в пользу архиерейских кафедр или игуменскому достатку.

Таким образом, можно утверждать, что решение задач научного поиска по указанной нами теме находится в плоскости соприкосновения и синтеза светской и церковной науки.

Исходя из изложенного выше, можно поставить несколько исследовательских задач, решение которых оказало бы важную помощь для понимания сложных отношений, существовавших между церковью и государством.

Ключевой фигурой в системе управления древнерусской церковью являлась должность Киевского митрополита. Её характерной чертой стало то, что «с самого начала своего существования <она – авт.> была прочно включена в государственную организацию»12 . По мнению А.И. Фурсова «в домонгольской Руси власть была сосредоточена между «углами» «четырехугольника»: князь - вече - боярство – церковь <и при этом – авт.> конструкция была цельной»13 , но по своим частям неравнозначной. Высокое и почетное положение русского первоиерарха обеспечивалось несколькими причинами. Во-первых, статусом самого города. Правда, ношение в своем титуле имени «киевский» было в этот период причиной особой ревности не столько представителей церковного клира14 , сколько древнерусских князей15 . Во-вторых, близостью к всесильному великому князю. В-третьих, своим греческим, то есть византийским, происхождением (хотя и здесь были исключения), которое в глазах необразованных киевлян становилось символом просвещенности и ума16 , а в делах политических обеспечивало нейтралитет церкви в княжеских усобицах17  (пока что именно нейтралитет, а не «надгосударственность», что будет много позже). Последнее обстоятельство имело особое значение в условиях молодого государства, которому к моменту крещения кн. Владимира не было и 150 лет18 . А А.Е. Пресняков более того, выражая мнение большинства ученых по данному вопросу, писал, что «завершителем образования Киевского государства историки обычно называют Владимира Святославича»19 . То есть как государство Киевская Русь сложилась только к концу X в.. Возможно, что помимо изложенного, сознание правящей верхушки20  рисовало митрополита как олицетворение их полноправного участия в полноте церковной и культурной жизни Европы21 .

Но теперь необходимо выяснить, каким воспринимался в сознании восточных славян образ киевского митрополита? Особенно важен этот вопрос в свете отношений архипастыря с представителями правящей элиты Киевского государства. Почти ничего не говорит историография о взаимоотношениях митрополита и бояр, которые по мнению Б.Д. Грекова были «не княжеские дружинники, жившие за счет князя в его гриднице <…> это богатейшие люди страны и, как есть основание утверждать, выросшие из земли и не терявшие с нею связь»22 . Кроме этого, исходя из схемы государственного устройства Руси, предложенной исследователем Фурсовым, возникает необходимость рассмотрения вопроса, поднятого И.Н. Данилевским об участии церковной иерархии и митрополита в вечевых собраниях23 . Возникающие при этом затруднения порой неразрешимы в силу наличия ограниченного числа сохранившихся документов, способных пролить свет на предмет исследования.

Вместе с этим требует более внимательного изучения отношения митрополита и русского правителя. Как правило, дореволюционная история рисовала личность митрополита и круг его обязанностей в основном с точки зрения обязанностей митрополита, как православного архипастыря, призванного принести в земли славян свет истинной веры. С точки зрения большинства исследований XIX в. его взаимоотношения с великим князем носили печать отцовской попечительности о душе русского правителя. Митрополит, как правило, представал читателю в образе наперсника и духовного отца великого князя, мудрым наставником и непременным советчиком в деле управления обширным государством. Так, например, А.П. Доброклонский, описывая положение предстоятеля Русской митрополии, обращал внимание, что «при такой широкой гражданской деятельности высшего духовенства не удивительно, что общество относилось к нему с уважением. Митрополита и епископа обыкновенно называли «отцом» <…>»24 . Умиленная картина происходящего созвучия светской и духовной власти если и омрачалась какими-либо разногласиями, то всякий раз непременно завершалась самым благим исходом для судеб церкви и отечества. Признавая заслуги дореволюционной исторической науки все же необходимо признать, что в тот период она находилась в не меньшей зависимости от государственной идеологии, чем исследования в советского периода.

Отдавая должное значению принятия кн. Владимиром христианства, ученый-монах Г. Подскальски констатировал, что Русь «до крещения как бы «еще-не-страна», <теперь же – авт.> Русь становится «страною» и одновременно членом христианского (византийского) сообщества государств»25 . Впрочем, и здесь необходимы особые пояснения. Анализируя брачные династические союзы на Руси в XI в., из которых «27 браков с католическим Западом, 3 – с Византией, и 3 - с половцами»26 , В.А. Мошин сделал вывод, что в это время «Русь в своей политической жизни была значительно сильнее связана с Западной Европой, чем с Византией и балканскими славянами»27 . Более того, этот ученый связывает активную антилатинскую полемику на Руси (при том, что объективных условий для возникновения которой в Киевском государстве в X-XI вв. почти не было) исключительно с недовольством греческих иерархов сближению русских княжеских родов с политической элитой Запада. К тому же и ход событий, связанных с вторжением Святослава в земли Болгарии говорит о том, что нельзя идеализировать, преувеличивать и переоценивать характер политико-экономических связей, существовавших между славянами в IX-X вв.. Дальнейшее логическое развитие суждений из изложенных выше фактов способно привести к мысли о том, что ориентация Руси в сторону восточной государственной традиции принадлежит именно церкви, сыгравшей в принятии и этого политического шага самую решительную роль. Этот ход мысли побуждает заново пересмотреть затруднительные стороны жизни русского первоиерархов, связанные с их политическим статусом в системе государственного управления Русью. Ибо скорей всего в домонгольский период киевский митрополит вполне официально исполнял некие дипломатические функции, как представитель интересов Византии на Руси. В.В. Похлебкин относит события, связанные с принятием христианства к событиям дипломатической жизни великокняжеского двора. Это еще дает основание полагать, что греческие митрополиты помимо обязанностей духовных несли в не меньшей мере функции консульского характера. Следовательно они и не могли пользоваться большим доверием у государственной власти.

В предложенном контексте следующим вопросом при изучении личности митрополитов станет проблема: чьими они являлись подданными при исполнении своих обязанностей, находясь в Киевской Руси? Решение этого затруднения позволило бы расставить акценты в проблеме церковно-политической жизни молодого русского государства.

К мысли, что митрополиты были далеки от реальных нужд Руси, наталкивает их образ жизни. Интересен сам стиль руководства первоиерархов митрополией, в котором много пассивности и помпезной отрешенности от реальной жизни паствы. Во всяком случае, мнения учебников по церковной истории рознятся с реальными повествованиями исторических документов. Об этом отчасти было сказано выше. «Их вклад в углубление христианизации вне стен епархиальных центров значительно скромнее, чем вклад местного духовенства»28 . Греческие иерархи почти не выезжают за пределы города. Поэтому так необычно своей смелостью и дерзостью поведение епископа-грека Нифонта Новгородского во время его отказа признать хиротонию Климента Смолятича и подчиниться ему. Дело здесь, по-видимому, не только в пастырской ревности, которой симпатизировал летописец, но и в защите греческих интересов в митрополии и даже осознании возможности своей безнаказанности. Это еще раз побуждает нас к постановке вопросов о подданстве греческой иерархии и, о чем было сказано выше, возможности несения ею дипломатических обязанностей. В основном же греческие первосвятители безынициативны. Поэтому случай с Нифонтом так необычен. Дело здесь не ограничилось указаниями на неканоничность совершенной хиротонии, но более того, оно разразилось откровенным неповиновением и расколом.

Поиск ответов смог бы обогатить почву дальнейших исследований в области межгосударственных отношений Киевской Руси, Византии и Западной Европы. Не исключено, что роль русской церкви в лице ее митрополита и Константинопольского патриарха в данной области исследована недостаточно.

В полном смысле событие крещения Владимира и киевлян, повлекшее и дальнейшее устроение христианской церкви в пределах нашего отечества было актом политического значения29 . Тем более, что в первые десятилетия «христианство способствовало укреплению великокняжеской власти, упрочению связи между всеми частями государства, его внутренней стабильности и, следовательно, военной и политической мощи»30 . Но в данном случае под «христианством» следует понимать в большей степени именно церковно-политическую и идеологическую доктрину, а не церковную структуру во главе с митрополитом. Чувства же высшей церковной иерархии еще продолжительное время были во многом чужды геополитическим интересам интересам Руси.

Для изучения личности митрополита немаловажно дополнительно рассмотреть структуру церковного управления особенно с точки зрения соборного начала высшей власти в церкви. Соблюдались ли канонические нормы жизни церкви? Однако и сами сохранившиеся документы, и многочисленные исследования заставляют усомниться в радужности происходившего в Киевской Руси. Прежде всего, обращает на себя внимание почти неподвижный образ жизни митрополита, его постоянное пребывание внутри городских стен. Соборная жизнь носит печать некоторой формальности. Едва ли можно списать отсутствие документов соборов на пожары, войны и свойственную нам издревле небрежность31 . Являясь в своем большинстве выходцами из Византии, митрополиты не могли не знать о правилах ведения документов подобного рода и были хорошо знакомы с нормами церковного и светского права32 . Остается только догадываться о причинах подобного состояния дел. Тем более, что и летописи в своих упоминаниях в отношении соборов, как правило, немногословны.

Большой интерес может вызвать исследования в области изучения проблемы о существовании возможности самостоятельных политических шагов митрополита не только внутри страны, но и в межгосударственных отношениях. К постановке этой задачи нас толкают события вокруг личности Климета Смолятича. В них обнажилась проблема не просто не участия князя, а его неспособности участвовать в выборе и поставлении кандидата на Киевский стол. При разрешении противоречий, возникших вокруг имени этого русского иерарха, немаловажная роль может быть отведена переписке русских иерархов, а именно ее характеру, степени свободы и подконтрольности как со стороны Константинополя, так и со стороны русских князей. Ведь в итоге правитель Руси последний узнает о принимаемых в Константинополе решениях. При этом греческий патриарх был извещен о смерти русского иерарха раньше, чем ему об этом сообщал великий князь. Неужели киевская иерархия была так политически независима от правительства Руси?

В связи с этим весьма существенно выяснить и личные отношения великого князя и киевского митрополита не только как политических деятелей, но и личностей, имевших необычайную полноту полномочий в церковном устройстве страны. Это важно тем более, что по традиционной точке зрения священная иерархия в Киевской Руси получившая своё начало со времен патриарха Николая Хрисоверга33  на протяжении долгого времени несла на себе печать какой-то неустроенности. Однако, как убеждает нас Н. Тальберг, правда ничем не обосновывая свое высказывание, «им <патриархом – авт.> оказывалось содействие святому князю Владимиру в крещении Руси»34 . Более ранний период, связанный с событиями так называемого «Фотиева крещения» (862-865 гг.) не дает никаких представлений о том была ли церковная структура в Киеве или нет. Деятельность епископа, присланного к славянам, якобы по просьбе Аскольда и Дира, даже из-под пера Фотия, считавшегося ученым35 , приобретает, скорее, некий легендарный, житийный или нравственно-назидательный характер, но никак не научно-исторический. Не указано ни точное место, ни точное время крещения славян. Так что, по словам проф. Санкт Петербургской Духовной Академии Т. Барсова, рассматривавшего свидетельства Фотия, «нельзя даже с решительностью заключить о том, остался ли в среде русских крестивший их епископ, или он, исполнив ближайшую миссию, возвратился в свое отечество»36 . Тем не менее иеродиакон Никон Лысенко предполагал возможность сохранения к моменту крещения Владимира некоего архиерея из русской иерархии, учрежденной патриахом Фотием37 . Едва ли можно согласиться с подобной гипотезой. О несостоятельности таких мнений писал еще в XIX в. все тот же проф. Т. Барсов, видевший в обсуждении Владимиром и боярами вопроса о месте их крещения38  то, что «Киев не представил всех необходимых условий для принятия князем христианской веры <…> русские не имели у себя под руками и в готовности всех необходимых для этого средств»39 . Учитывая, что для совершения этого обряда необходимо наличие священника, мира, воды и елея, напрашивается вывод, что не было главного – священства. Таким образом, к моменту крещения Русь полностью утратила свою иерархию (если такая существовала) или же ее полноценный строй, представленный во времена Ольги одними только священниками, но ни в коем случае не епископами, о существовании которых в этот период вообще нет никаких упоминаний в исторических документах.

«Кафедру свою первые митрополиты до великого князя Ярослава имели в Переяславле, потом, при Ярославе, когда был устроен киевский Софийский собор, с митрополичьим домом, перешли на жительство в Киев» 40 . И как хорошо известно из уже ставших классическими церковных исследований XIX в., в домонгольский период Переяславльский41 , а за тем и Киевский митрополичий престол занимали главным образом византийцы, поставлявшиеся в Константинополе. И судя по их происхождению, в своем большинстве они были греками42 . Правда, М.Д. Приселков, со ссылкой на А. Шахматова и Е. Голубиского, высказал предположение, что все же первым киевским епископом был грек-корсунянин Анастасий, сан которого Феопемпт смог, возможно, сокрыть в принадлежавшем его авторству Древнейшем своде 1039 года43 . Однако никаких прямых доказательств этого безусловно интересного мнения ученым предложено не было44 . К тому же и у этой версии о личности первого киевского епископа были свои не менее маститые оппоненты45 . А что касается вопроса о начале киевской кафедры, как центра митрополии, то здесь М.Д. Приселков, как и значительная часть современных ему историков, допускал, что рождением своим она обязана не греческой, а охридской (болгарской) иерархии46 . Много позже Герхард Подскальски так же симпатизировал этой гипотезе47 . В связи с этим навсегда актуальным оставался вопрос о последовательности занятия митрополичьего престола иерархами. «Исходным пунктом долгой и жаркой дискуссии о характере, происхождении и времени возникновения древнерусской церковной организации» стала дата закладки митрополичьего собора Святой Софии (1037 г.)48 . А.П. Доброклонский, не имея возможности восстановить достоверную череду киевских первосвятителей, насчитывал 25 имен столичных русских святителей этого периода, приведя перечень их в своем «Руководстве по истории Русской Церкви»49 . Подобную хронологию постарался выстроить многие исследователи, среди них и митр. Макарий (Булгаков)50 . Все эти списки, как правило, начинаются с легендарных51  личностей Михаила, бывшего то ли болгарином52 , то ли сирийцем53 , Леонтия54 и Иоанна55 . При всем том, что для церковного сознания имена архипастырей этих весьма ценны56 , однако о них, кроме митр. Михаила, нет никаких достоверных и вразумительных сведений, кроме довольно противоречивых упоминаний. Даже ясное осознание того, что до конца 30-ых годов XI в. очень трудно определиться с ответами на вопросы, связанные с началом57 , деятельностью, бытом и образом жизни русских первосвятителей, а так же с той последовательностью, с которой они сменяли друг друга на кафедре, возможно понять напряженность этого исторического периода в жизни древнерусского государства.

Необходимо еще раз осознать то, что при рассмотрении поставленной нами темы непременно придется столкнуться как с общими для всех митрополитов особенностями их деятельности, так и с теми, которые носили частный характер и полностью зависели как от индивидуальных качеств первоиерарха и великого князя, так и от внешних обстоятельств. То есть они были связаны с общественно-политическими процессами, протекавшими либо в пределах Киевского государства, либо в Византии, либо в целом за пределами Руси.

Это заставляет с доверием отнестись к гипотезам Приселкова, или же ходу его мысли, и учитывать некогда высказанные им опасения относительно сложности личных отношений между высшими церковной и государственной властями.

Кроме этого анализ итогов исследования княжеских Уставов церкви, предпринятый Я.Н. Щаповым, дает основания полагать, что власть митрополита не всегда находившая понимания у великих князей, совершенно не получала поддержки у удельных князей. Неудивительно, что земельными владениями наделялись монастыри. Епископы же получали земли лишь при учреждении кафедр. Таким образом, необычайное значение поднимают следующие вопросы, касающиеся существенных сторон жизни киевской кафедры: какими качествами можно охарактеризовать отношение митрополита и удельных князей, отношения митрополита с другими епископами особенно в случае открытия новых кафедр и, наконец, отношение епископата, как в лице митрополита, так и епархиальных архиереев к вопросу о государственном и церковном сепаратизме удельных князей? Актуальной предстает проблема взаимоотношений не только центра митрополии и епархиальных архиереев, но и соотношения сил самого митрополита и подвластных ему епископов. Сопутствующими представляются вопросы о подконтрольности сбора церковных «налогов» или десятины со стороны митрополита, а так же возможности митрополита вмешиваться в судебную и административную деятельность его епископов.

Как высказался Н.А. Полевой, «кроме направления, какое дано было духовной власти греческим ее происхождением, направлением духовным, князья не допускали ее к <полноценному – авт.> действию на политический быт»58 . Так, например Г. Подскальски, основываясь на исследованиях югославского ученого Г.А. Острогорского59 , обратил внимание на то, что до XIII в. на Руси не существовало богослужебного чина интронизации Русских князей. Значит можно предположить, что князья просто не нуждались в подобном освящении своей власти. Необходимо принять во внимание то, что уже к концу VII в. в Византии был выработан и существовал пышный религиозный обряд коронации императора. Местом этой величественной церемонии были уже не ипподром и не стены дворцов, а храм святой Софии60 . Более того, к XIII в. византийцы ввели в уже сложившийся церемониал заимствованное у Запада миропомазание, доведя это грандиозное священнодействие до эстетического совершенства, а император стал участником богослужения в чине «депутата», заняв место у престола в алтаре (в современной церкви эта должность не сохранилась)61 . Русь не восприняла этот опыт ни у Западной Европы, ни у Византии. В итоге, по мнению В.В. Похлебкина, на Руси титул «великий князь» «приравнивается к западноевропейскому «великий герцог»»62 . Лишь единожды претендент на великокняжеский стол Ярополк, отвергнутый Киевлянами, безуспешно пробовал обосновать свои претензии на власть готовностью принять корону из рук папы Григория VII63 . О том же, что великий князь Ярослав Владимирович около 1037 г. принял титул императора или царя, говорит лишь гипотеза М.Д. Приселкова64 , нашедшая некоторое понимание у Б.А. Рыбакова. Последний находил указание на это в софийской надписи в Киеве о смерти «царя»65 .

Между тем, удаление епископата и церкви от активного инициативного участи в делах государственных не мешало князьям самим использовать церковь в своих интересах в идеологической области. Может быть, последнее обстоятельство помимо некоторой зависимости клира от воли русских правителей могло сулить епископату и определенные выгоды материального и правового характера66 . Тем более, что, не смотря на молодость Русской митрополии, «обращает на себя внимание очень большой объем юрисдикции церкви на Руси»67 . Для этого достаточно взглянуть на характер Уставов, дарованных церкви. Практически все их статьи посвящены либо вопросам финансового характера, либо судебно-правового. Так что создается впечатление, что вопросы духовно-просветительского характера ни для князей, ни для высших иерархов главнейшими не были, ибо ни о правах миссионерской проповеди, ни о просветительстве среди народа в уставах нет ни одной существенной статьи. К тому же из шести дошедших до нас княжеских Уставов и Уставных грамот лишь две ( Владимира I и Ярослава) в какой-то мере касаются киевской кафедры, хотя в большей степени в своих списках, рассматривамым иногда как фальсификации68 , носят универсальную и общерусскую значимость69 . Остальные же – имеют отношения исключительно к Новгородской и к Смоленской епископиям70 . Это еще раз подводит нас к мысли о возможной заинтересованности местных епископов в усилении власти местных удельных князей.

И все же о русских князьях не следует думать только как о «коварных» государях, искавших исключительно политических выгод. Наоборот, именно представители знати более всех остальных слоев населения Руси восприняли идеи христианства71 . Так что пренебрегать религиозными чувствами в данном вопросе было бы ошибочно. Русский философ Г. Федотов видел существенную особенность древнерусского религиозного и политического сознания в том, какое место занимали в нем русские князья в Киевском государстве и после его распада вплоть до освобождения Москвы от золотоордынской зависимости. Он насчитывал среди них более пятидесяти канонизированных святых72 . Дело здесь не столько во временном угасании монашества, как об этом писал Г. Федотов, а, скорее, именно в изначальном понимании восточными славянами княжеской власти, как особого служения их правителей перед Богом.

В поступках же киевских первосвятителей, описанных скудными словами летописей, много показательного. Во всем угадываются некие привнесенные из вне на новую землю традиции и устоявшиеся привычки, порой не согласующиеся с бытом местного населения и его нравами, по словам Н.М.Карамзина «представлявшими нам смесь варварства с добродушием, свойственную векам невежества»73 , а иной раз и наоборот – учитывающие их, но с удивительной осторожностью и известным благоразумием, выдающими опытность киевских иерархов в хитросплетениях придворной жизни. Так, например, даже грек Никифор I, отмеченный за свою дерзновенность обличителя и совершенно не знавший русского языка, по справедливому замечанию того же А.П. Доброклонского имел смелость только делать намеки на недостатки князей в своих поучениях к ним74 . Подобная разумная отвага немало говорит о некогда приобретенной им прежде опытности в деликатных делах такого рода.

Необходимо акцентировать наше внимание и на том обстоятельстве, что личности митрополита и великого князя должны быть рассмотрены с точки зрения вопроса о том, кто из них в данный период времени имел доминирующее значение для определения места самой церкви в государственной системе Киевской Руси. Особенно это важно для понимания и значения великокняжеской власти для церковного сознания восточных славян.

Разбирая этимологию слова «князь» и опираясь на некоторые косвенные данные археологии И.Н. Данилевский пришел к выводу, что «первоначально князья выполняли функции не только светского, но и духовного правителя <…> Скорее всего, князь руководил войском и был верховным жрецом, что и обеспечивало его высокое положение в обществе»75 . В контексте данной проблемы небезынтересным оказывается довольно спорное, но очень существенное замечание С.А. Мельникова о сути двоевластия, сложившегося на Руси в период правления кн. Ольги и её сына Святослава, а за тем кн. Владимира и его дядьки Добрыни. «Наиболее убедительная причина возникновения данного варианта», - пишет исследователь - «может быть связана с явлением табуирования монарха – священной личности, от которого во многом зависит благополучие подданных. Поэтому рядом с таким монархом появляется правитель, занимающийся реальными государственными делами»76 . Далее С.А. Мельников, отличая ситуацию IX-X вв. от последующих событий подобного характера указывает, что уже в XII в. данный вариант соправительства имел чисто политические причины77 . Дальнейшее развитие мысли приводит к мнению, что принцип священства власти великого князя был заложен не церковью (её трудами он приобрел иную направленность и большую фундаментальность), а сложился еще в период позднего язычества восточных славян. Отголоски этого мы можем встретить в «Слове о полку Игореве», которое рассматривается в том числе и как «поэтический шедевр, порожденный органическим соединением языческих и христианских образов и понятий»78 .. Песнопевец в следующих словах говорит о состоянии войск Игоря: «Встала обида в войсках Даждьбожа внука»79 . Едва ли это только художественный эпитет. Тем более, если мы рассмотрим начало «Слова», то обнаружим, что народное сознание зафиксировало тот интерес и привязанность, которую испытывали христианские князья к «замышлениям Бояна», язычника и «внука» бога Велеса80 .

Пусть начинается же песнь эта

По былинам нашего времени,

а не по замышлению Бояна.

Боян же вещий,

Если хотел кому песнь воспеть,

то растекался мыслию по древу,

серым волком по земле, сизым орлом под облаками.

Вспоминал он, как говорил, первых времен усобицы.

Тогда пускал десять соколов на стаю лебедей:

Какую лебедь настигали,

та первой и пела песнь –

старому Ярославу,

храброму Мстиславу,

иже зарезал Редедю пред полками касожскими,

красному Роману Святославичу.

Боян же, братие, не 10 соколов

на стаю лебедей напускал,

но свои вещие персты

на живые струны воскладал;

Они же сами князьям славу рокотали81 .

Указанное отрывок ярко свидетельствует, что даже Ярослав, известный свой христианской ревностью и храмовым строительством в преклонные годы с удовольствием слушал песни, воспевавшие княжескую славу и сложенные на языческий лад. Интересно замечание Б.А. Рыбакова, писавшего о творчестве Вещего Бояна, что посредством него осуществлялась «во-первых, передача из поколения в поколение (по крайней мере до конца XII в.) придворных песен , исполнявшихся в узком феодальном кругу, а во-вторых, быть может, правы те исследователи, которые утверждают, что часть Бояновых песен послужила основой летописных статей <…>»82 . Примечательно и то, что «заключительная часть «Слова» пронизана гордостью за языческое прошлое страны»83 . Можно предположить, что христианство не могло в полной мере удовлетворить княжеские амбиции. Однако это еще раз приводит к предположению о том, что Владимир, как великий князь мог быть и в языческом понимании лицом «духовным». Можно предположить, что отголосками и настольгией по прежней княжеской «славе» в некогда существовавшем синтезе духовной и военно-административной власти в лице князя были песни Бояна.

Кроме этого, для нас интересны и важны события, связанные с победой князя Владимира над ятвягами и началом его княжения в Киеве. Успехи эти, по свидетельству летописи, главным образом ознаменованы построением «кумирни» и грандиозного жертвенника84  на холме85 . Наверняка не только чувство благодарности за победы двигала новым русским правителем, как об этом пишет мит. Макарий (Булгаков)86 . Князь был и духовным лидером державы. Собранные на киевском холме боги были своего рода восточнославянским пантеоном. Именно этим возможно объяснить то, что Владимир сам «с людьми своими» приносил жертвы своим богам. Повествование дает явный намек и на то, что религиозные возношения эти не только совершались по его указанию, но вероятней всего и возглавлялись самим князем87 . В данном контексте небезынтересным представляется предположение проф. Вернадского о том, что в дохристианской Руси высший слой русских язычников мог владеть собственными языческими храмами88 . Если высказанная гипотеза верна, то вполне возможно, что устроенное у стен Киева капище могло быть собственностью семьи великого князя. При этом очень важно, что в «служении» участвуют приведенные к жертвенникам сыновья Владимира и возносятся молитвы89 . Подводя итог описанному, летописец восклицает: «И осквернись требами земля Русская и холм той»90 . Таким образом, происходившее тогда служение могло совершаться от имени всей Русской земли. Это во многом объясняет дальнейшие события.

Суждение о выборе веры находится в компетенции великого князя. Глагольные формы и само построение фраз, описывающих обращения к Владимиру со стороны пришлых гостей как бы указывают, что князь с ними беседует сам, а, если и в присутствии еще кого-то, то свидетеля, не участвующего в диалогах. То есть вопросы веры и культа - право князя. Да собственно и принятие христианства – это волеизъявление не народа, а именно его верхушки. Поэтому возможно предположить, что в дальнейшем в лице великого князя митрополит мог столкнуться не только с политическим, но и с духовным вождем, легитимность власти которого в глазах восточных славян не требовала дополнительных обоснований. К тому же Я.Н. Щапов, анализируя правовое положение церковной иерархии в Киевском государстве в начальные период ее становления, так писал об этом: «На Руси церковь столкнулась с существованием традиционных местных правовых институтов, которые возникли в процессе перерастания первобытнообщинного строя в раннеклассовое и в этих условиях изменили свою сущность, сохранив в ряде случаев традиционную форму»91 . Впрочем, дальнейшее логическое развитие мысли требует пересмотреть категорический тон традиционного суждения, существующего в истории относительно роли церкви в обожествлении власти главы государства. Цитируя Ключевского, С.Г. Пушкарев так излагает сложившееся мнение: « «На киевского князя пришлое духовенство перенесло византийское понятие о государе, поставленном от бога не для внешней только защиты страны, но и для установления и поддержания внутреннего общественного порядка» (Ключевский). Князь, по учению духовенства, есть «Божий слуга». Он должен был заботиться о правосудии <…>»93 . Однако скорей всего и князья, и значительная часть его подданных, еще в период язычества прекрасно осознавали божественность природы власти верховного правителя. Церковь лишь укрепила это убеждение, придав ему фундаментальное и более совершенное обоснование. Так что эта религиозно-политическая доктрина была принята как один из столпов государственной идеологии.

Крайне противоречивой представляется деятельность русских митрополитов и иерархов на ниве народного просвещения. Да и некоторые стороны, связанные с проблемой распространения христианской проповеди и деятельностью миссий в отечественной истории остались недостаточно выясненными. Большие затруднения возможны и при выяснении возможности и характера связей этих миссий с деятельностью митрополичьего престола.

Особого рассмотрения требует и вопрос взаимоотношений митрополита и монастырей. Обращает на себя внимание непривычная современному церковному сознанию автономность монастырей и их независимость по отношению к власти епископов и митрополита. Необходимо учесть и то, какими благами пользовались древнерусские обители от князей. Во всяком случае, монастыри имели большие права собственности, на получаемые дарения, чем те же высшие иерархи. Это сособенно остро ощущается, если принять во внимание все то же греческое происхождение значительной части высших иерархов и то, что в Византии к этому часу (со времен патриарха Фотия) значительная часть монастырей находилась под архиерейским контролем.

Все изложенное выше еще раз приводит к пониманию сложности религиозных и политических процессов, протекавших в молодом Киевском государстве, принявшем в качестве государственной идеологии восточную православную доктрину, главной выразительницей которой стала церковь. Политическая устремленность Руси в сторону Западной Европы компенсировалась глубочайшей духовно-идеологической зависимостью Киева от Константинополя. Греческие митрополиты и епископы, поставлявшиеся без ведома великого князя и пробовавшие оказывать некоторое влияние на светских правителей русской митрополии, на определенном этапе оказали существенную поддержку центробежным силам в стране. Однако такая постановка проблемы требует особо внимательного и главное объективного рассмотрения жизни русских первосвятителей. Разрешение же возникших затруднений, связанных с религиозно-политической деятельностью русских первоиерархов, безусловно, оказало бы огромную помощь для дополнительного воссоздания одной из существенных сторон жизни древнерусского общества, обозначенной темой данной статьи.

Примечания:

 1 Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. – М.: Издательство «Наука», 1982. стр. 480

 2 Котляр Н.Ф. Дипломатия Южной Руси. – СПб.: Алетейя, 2003. стр. 6

 3 Фроянов И.Я. Киевская Русь: Главные черты социально-экономического строя. - СПб.: СПб. Университет, 1999. стр. 13

 4 Древнерусские письменные источники X – XIII вв. / Под редакцией члена-корреспондента АН СССР Я.Н. Щапова. – М.: Круг, 1991. 80 с.

 5 Греков Б.Д. Борьба Руси за создание своего государства.- М., Л.: Издательство Академии Наук СССР, 1942. стр.14

 6 Поднимая вопрос понимания текста источника его исследователем И.Н. Данилевский так характеризовал сложившееся положение вещей: «сам текст адаптируется (часто в виде «научного» перевода или реконструкции) к возможностям понимания современного исследователя. Тот же сплошь и рядом занят лишь поисками «веских» иллюстраций к своим теоретическим рассуждениям по поводу того, «как это должно было быть» в свете разрабатываемой им концепции исторического развития (Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX- XII вв.): Курс лекций: Учебное пособие для ВУЗов.- М.: Аспект Пресс, 2001. стр. 14)..

 7 Тальберг Н. История Русской церкви. – М.: Сретенский монастырь, 1997. – 924 с.

 8 «В любой религиозной системе всегда присутствует стремление приучить общественное сознание воспринимать мир, не исследуя его и не рассуждая, т. е. видеть действительность в таком образе, который очерчен доктриной» (История русской философии: Учеб. Для вузов / Редкол.: М.А. Маслина и др. – М.: Республика, 2001. стр. 25).

 9 Поснов М.Э. История Христианской Церкви (до разделения Церквей – 1054 г.) .-Брюссель: Жизнь с Богом, 1964. С.16

 10 Поспеловский Д. Православная Церковь в истории Руси, России и СССР.- М.: Библейско-богословский институт св. Апостола Андрея, 1996.- 403 с.

 11 Фроянов И.Я. Киевская Русь: Главные черты социально-экономического строя. - СПб.: СПб. Университет, 1999. стр. 178-197

 12 Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988- 1237 гг.).- СПб.: Византинороссика, 2001. стр. 61

 13 Фурсов А.И. «Русская система» как попытка понимания русской истории // Полис.- 2001, №4. стр. 38

 14 В X-XII в. русская митрополия занимала только 62 место в списке митрополий и епархий Константинопольского Патриархата (Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988- 1237 гг.).- СПб.: Византинороссика, 2001. стр. 53).

 15 Стремления эти нашли свое первоначальное выражение незамедлительно уже по смерти Владимира Святославича в убийстве двух его сыновей, Бориса и Глеба, и, если не принимать во внимание недолгие периоды затишья, не прекращались довольно продолжительное время, растянувшееся почти на два столетия. Предел же этой долгой череде притязаний на обладание Киевом был положен лишь в период нашествия Батыя, когда город окончательно перестал играть ключевое значение для судеб России (История России: с древнейших времен до конца XVIII века. Учебник. – Казань: Издательство Казанского университета, 1999. стр. 36). Так что «проезжавший в 1246 г. через Киевскую землю на восток миссионер Плано Карпини нашел Киев маленьким городком, в котором было около 200 домов» (Пушкарев С.Г. Киевская Русь. // Самосознание России: Антология.- М.: РАН, Институт научной информации по общественным наукам, 1999. стр. 89).

 16 А.П. Доброклонский обратил внимание, что летописи характеризуют митрополитов домонгольского периода именно с точки зрения их отношения к книжности (Доброклонскийй А.П. Руководство по истории Русской Церкви.- М.: Крутицкое Патриаршее подворье, 2001. стр. 35-36).

 17 Там же, стр. 37

 18 Механизм этого явления в социальной психологии рассмотрел И. Н. Данилевский раскрывая вопрос «почему первые князья Древней Руси были иноземцами?». Именно с этой точки зрения, на наш взгляд, можно оценить значимость и не славянское (не русское) происхождение и подданство первых киевских иерархов (Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX- XII вв.): Курс лекций: Учебное пособие для ВУЗов.- М.: Аспект Пресс, 2001. стр. 72).

 19 Пресняков А.Е. Княжеское право в древне Руси. Лекции по Русской истории. Киевская Русь.- М.: Наука, 1993. стр. 331

 20 Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988- 1237 гг.).- СПб.: Византинороссика, 2001. стр. 71

 21 Несколько иначе оценивал крещение Руси и связанные с ним события Георгий Владимирович Вернадский: « В глазах русских обращение делало их частью цивилизованного мира» (Вернадский Г.В. Киевская Русь. – Тверь: Леан, М.: Аграф, 2001. стр. 79).

 22 Греков Б.Д. Борьба Руси за создание своего государства.- М., Л.: Издательство Академии Наук СССР, 1942. стр.37

 23 Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX- XII вв.): Курс лекций: Учебное пособие для ВУЗов.- М.: Аспект Пресс, 2001. стр. 94 - 95

 24 Доброклонскийй А.П. Руководство по истории Русской Церкви.- М.: Крутицкое Патриаршее подворье, 2001. стр. 48

 25 Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988- 1237 гг.).- СПб.: Византинороссика, 2001. стр. 37. О том же пишет и диакон, ныне уже архимандрит, И. Экономцев (Экономцев И. (диакон) Коещение Руси и внешняя политика древнерусского государства // Тысячелетие крещения Руси. Международная церковно-историческая конференция. Киев, 21-28 июля 1986 года. Материалы. - М.: Московская патриархия, 1988. стр.103-105).

 26 Мошин В.А. Русь и южные славяне. Сборник статей к 100-летию со дня рождения В.А. Мошина (1894-1987). / Составитель и ответственный редактор В.М. Загребник. – СПб.: Алетейя, Герменевт, Российская Национальная Библиотека, 1998. стр. 28

 27 Там же, стр. 28

 28 Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988- 1237 гг.).- СПб.: Византинороссика, 2001. стр. 63

 29 Пресняков А.Е. Княжеское право в древней Руси. Лекции по русской истории. Киевская Русь.- М.: Наука, 1993. стр. 342

 30 Экономцев И. (диакон) Коещение Руси и внешняя политика древнерусского государства // Тысячелетие крещения Руси. Международная церковно-историческая конференция. Киев, 21-28 июля 1986 года. Материалы. - М.: Московская патриархия, 1988. стр.103

 31 Любовь Левшун так описывает причины гибели многих книг и документов: «Впрочем, не только пожары и нашествия губили книги. Есть еще дна – весьма существенная – статья утрат древнерусского летописного наследия. Дело в том, что наши предки, бережно сохраняя произведения древней словесности, мало дорожили древними рукописями и уничтожали их своими руками. <…> роковым для истории рукописной книжнорсти было появление книгопечатания. <…> оно превратило бесценные древние хартии в сырье для для изготовления печатной продукции» (Левшун Л.В. История восточнославянского книжного слова XI_XVII вв. – Минск: Экономпресс, 2001. стр. 22).

 32 Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в древней Руси XI-XIV вв.. – М.: Наука, 1972. стр.309

 33 Именно с его именем митрополит Макарий (Булгаков) связывает прибытие на Русь первых наших митрополитов Михаила и Леонтия. (Макарий (Булгаков) митр. История Русской Церкви.- М.: Спасо-Преображенский Валаамский монастырь, Кн. 2, 1995. стр. 30)

 34 Тальберг Н. История Русской церкви. – М.: Сретенский монастырь, 1997. стр.42

 35 «Обычно считают, что Фотий, Константинопольский патриарх, также был одно время профессором Магнавры, но прямых данных о его учительской деятельности нет» (Каждан А.П., стр.62-63).

 36 Барсов Т. Константинопольский патриарх и его власть над русской церковью.- СПб., 1878. стр. 299

 37 Никон (Лысенко), иеродиакон. «Фотиево» крещение славяно-россов. // Богословские труды. Сб. 29.- М.: Московская патриархия, 1989.- стр. 38

 38 «И спросил Владимир: «Где примем крещение?» Они же сказали: «Где тебе любо»» (Нестор Летописец, преп.. Повесть временных лет. Жития. – М.: Московская Патриархия, Благо, 1997. стр. 106).

 39 Барсов Т. Константинопольский патриарх и его власть над русской церковью.- СПб., 1878. стр. 325

 40 Знаменский П.В. История Русской Церкви.- М.: Крутицкое Патриаршее подворье, 2000. стр. 30

 41 Об этом со ссылкой на преподобного Нестора Летописца говорит митр. Макарий Булгаков (Макарий (Булгаков) митр. История Русской Церкви.- М.: Спасо-Преображенский Валаамский монастырь, 1995. Кн. 2,. стр. 30). Об этом же пишет и А.П. Доброклонский: «Первым митрополитом признают обыкновенно Михаила, пришедшего из Греции, вероятно, с несколькими епископами. Впрочем, он еще не имел постоянной кафедры, потому что всецело посвятил себя миссионерской деятельности; не открывал он и епархий, так как прерогативами митрополичьей власти не пользовался фактически. Он был митрополитом лишь по имени, и церковное управление при нем еще не установилось на Руси. Оно ввелось при втором митрополите Леонтии. Этот живет уже на митрополичьем дворе в Переяславле… он уже митрополит по действительному своему положению» (Доброклонскийй А.П. Руководство по истории Русской Церкви.- М.: Крутицкое Патриаршее подворье, 2001. стр. 29).

 42 Об этом митрополит Макарий (Булгаков) пишет так: « Патриарх сам с состоящим при нем Собором без всякого участия Русских князей и иерархов и избирал, и поставлял для России митрополитов, управляя через них Русскою Церковию, и притом избирал и поставлял исключительно из греков и , может быть, из южных славян, так что в числе 22 наших тогдашних первосвятителей мы не знаем ни одного , несомненно русского, который был бы поставлен патриархом» (Макарий (Булгаков) митр. История Русской Церкви.- М.: Спасо-Преображенский Валаамский монастырь, 1995. Кн. 2, стр. 12). О том, что это были именно византийцы, то есть подданные Византии, не одни этнические греки, но и в нашем случае славяне, говорит и Дмитрий Иловайский: «Славянский язык, употреблявшийся ими, заставляет предполагать, что Константинопольский патриархат назначал на русские кафедры именно тех лиц, которые были славянского происхождения, или тех греков, которые были знакомы с церковно-славянским языком» (Иловайский Д.И. Становление Руси.- М.: Астрель, АСТ, 2003. стр. 169 ).

 43 Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X – XII вв.. – С.Пб., 1913. стр. 52-54

 44 Так, например, на отсутствие фактов,подтверждавших построения М.Д. Приселкова указывает Дмитрий Поспеловский (Поспеловский Д. Православная Церковь в истории Руси, России и СССР.- М.: Библейско-богословский институт св. Апостола Андрея, 1996. стр. 35)

 45 Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988- 1237 гг.).- СПб.: Византинороссика, 2001. стр. 45

 46 Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X – XII вв.. – С.Пб., 1913. стр. 40-48

 47 «Более правдоподобной выглядит гипотеза о зависимости <Русской церкви – авт.> от Болгарии. <…> Однако никаких положительных сведений в источниках нет» (Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988- 1237 гг.).- СПб.: Византинороссика, 2001. стр. 43-46).

 48 Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988- 1237 гг.).- СПб.: Византинороссика, 2001. стр. 42

 49 Доброклонскийй А.П. Руководство по истории Русской Церкви.- М.: Крутицкое Патриаршее подворье, 2001. стр. 35-36

 50 Макарий (Булгаков) митр. История Русской Церкви.- М.: Спасо-Преображенский Валаамский монастырь, Кн. 2, 1995. стр. 663-664

 51 Об этом откровенно говорит М.Д. Приселков и Голубинский, придерживавшийся той точки зрения, что попытка создания последовательности киевских епископов «искусственна». (Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X – XII вв.. – С.Пб., 1913. стр. 39)

 52 Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Русь изначальная. Кн. I .- М.: АСТ; Харьков: Фолио, 2001. стр.181

 53 Это вполне убежденно высказывает С.М. Соловьев со ссылкой на Татищева и на древнерусские летописи. (Там же, стр.365)

 54 Г. Подскальски и М. Приселков склонны считать, что это одна и та же личность, что и Охридский архиепископ Леон. Так что немецким византологом он именуется даже «фиктивным», не смотря на упоминание о нем в Степенной книге XVI в. (Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988- 1237 гг.).- СПб.: Византинороссика, 2001. стр. 48). Хотя Е.Е. Голубинский не сомневался в достоверности древнерусских летописей (Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. Т.1. Период первый, киевский или домонгольский. – М.: Крутицкое Патриаршее подворье, 1997. стр. 281 ).

 55 Предполагается, что правление его было долгим, около 20 или 30 лет, и «засвидетельствовано не только памятниками Борисо-Глебского цикла, но так же и печатью» (Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988- 1237 гг.).- СПб.: Византинороссика, 2001. стр. 49).

 56 Так, например, митрополит-миссионер Михаил прославлен в лике святых. Сохранились его мощи. Церковное житие, которое затруднительно рассматривать с точки зрения исторической достоверности, сохранило о нем следующее упоминание: « Преставился святитель Михаил в 992 году <происхождение этой даты не известно – авт.> и был погребен в Десятинной церкви Пресвятой Богородицы в Киеве. Около 1103 года при святом игумене Феоктисте (впоследствии свт. Черниговский память 5 августа), мощи его были перенесены в Антониеву пещеру, а в 2 октября 1730 года в Великую Печерскую церковь (Успенский храм). В связи с этим память его установлена на 30 сентября, а так же 15 июня – в день преставления» (Жития русских святых. Кн. 4.- Коломна: Свято-Троицкий Ново-Голутвин женский монастырь, 1993. стр. 300).

 57 Так, например, уже упоминавшийся нами Г. Подскальски в своем систематизированном анализе начала русской митрополии насчитывал шесть основных гипотез: а) Русь была областью церковной миссии; б) Русская церковь получила начальную свою иерархию из Болгарии (до начала завоевания Болгарии в 1018 г.; в) первоначальное подчинение церкви в пределах Руси Херсонской митрополии; г) временное признание русской церковью господства Тмутараканского архиепископа; д) временное присоединение к одной из ветвей латинской церкви; е) добровольное подчинение Византии (Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988- 1237 гг.).- СПб.: Византинороссика, 2001. стр. 46).

 58 Полевой Н.А. История русского народа. Историческая энциклопедия. Т. I – М.: Вече, 1997. с.229

 59 Острогорский Г.А. Эволюция византийского обряда коронования // Византия. Южные славяне и древняя Русь. Западная Европа. – М.: Наука, 1973. – с. 33-42

 60 Острогорский Г.А. Эволюция византийского обряда коронования // Византия. Южные славяне и древняя Русь. Западная Европа. – М.: Наука, 1973. стр. 37

 61 Острогорский Г.А. Эволюция византийского обряда коронования // Византия. Южные славяне и древняя Русь. Западная Европа. – М.: Наука, 1973. стр. 37-38

 62 Похлебкин В.В. Внешняя политика Руси, России и СССР за 1000 лет в именах, датах и фактах: Вып.I. Ведомства внешней политики и их руководители: Справочник.- М.: Междунар отношения, 1992.- 288 с.

 63 Греков Б.Д. Борьба Руси за создание своего государства.- М., Л.: Издательство Академии Наук СССР, 1942. стр. 60-65

 64 Приселков М.Д. История русского летописания XI-XV вв. – Л.: Ленинградский государственный университет, 1940. стр. 81

 65 Рыбаков Б.А. Из истории культуры древней Руси. Исследования и заметки. – М.: Издательство Московского университета, 1984. стр. 60-61

 66 Епископские кафедры удельных княжеств наделялись землями, имунитетами и привилегиями, сопровождавшимися строительством храмов и монастырей. На взаимовыгодный характер взаимоотношений светской и духовной власти указывает сам характер княжеских уставов церкви в XII-XIII вв.. Щапов так оценивал правовой статус этих документов: «<…> княжеское установление, касающееся источников обеспечения и объема власти митрополита или епископа, главы церковной власти, не могло не быть своеобразным договором этих двух властей. О том, что княжеские уставные грамоты в XII в. носили характер договора говорит наличие рядом с уставной грамотой Ростислава Смоленского грамоты местного епископа Мануила, который со своей стороны утверждает документ». Далее Щапов обращает внимание на то, что подобные грамоты давались при открытии кафедры, учреждение которой иной раз происходило без активного участия власти митрополита (Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в древней Руси XI-XIV вв. – М.: Наука, 1972. стр.313).

 67 Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в древней Руси XI-XIV вв.. – М.: Наука, 1972. стр. 309

 68 Юшков С.В. Очерки истории феодализма в Киевской Руси. М., Л.: Изд-во АН СССР, 1939. Стр. 58

 69 Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в древней Руси XI-XIV вв.. – М.: Наука, 1972. стр. 138

 70 Древнерусские письменные источники X-XIII вв. / Под редакцией члена-корреспондента Академии Наук СССР Я.Н. Щапова. – М.: «Кругъ», 1991. – 80 с.

 71 Пушкарев С.Г. Киевская Русь. // Самосознание России: Антология.- М.: РАН, Институт научной информации по общественным наукам, 1999. стр. 76

 72 Федотов Г. Святые древней Руси.- М.: АСТ, 2003. стр. 73

 73 Карамзин Н.М. История государства Российского. Кн. I.- М.: Рпол Классик, 1997. стр.180

 74 Доброклонскийй А.П. Руководство по истории Русской Церкви.- М.: Крутицкое Патриаршее подворье, 2001. стр. 36

 75 Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX- XII вв.): Курс лекций: Учебное пособие для ВУЗов.- М.: Аспект Пресс, 2001. стр. 79

 76 Мельников С.А. Наследование престола на руси и институт соправительства как факторы централизации. / Вопросы истории. – № 11/12, 2001. стр. 107

 77 См. там же, стр. 107

 78 История русской философии: Учеб. Для вузов / Под редакцией М.А. Маслиной. – М.: Республика, 2001. стр. 24

 79 Слово о полку Игореве. / Дослов. и объясн. пер. с древнерус. Вступ. статья и примечания Д. Лихачева. – М.: Худож. лит., 1999. стр. 63

 80 Слово о полку Игореве. / Дослов. и объясн. пер. с древнерус. Вступ. статья и примечания Д. Лихачева. – М.: Худож. лит., 1999. стр. 29

 81 Слово о полку Игореве. / Дослов. и объясн. пер. с древнерус. Вступ. статья и примечания Д. Лихачева. – М.: Худож. лит., 1999. стр. 47-49

 82 Рыбаков Б.А. Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи. – М.: Издательство Академии Наук СССР, - стр. 80

 83 История русской философии: Учеб. Для вузов / Редкол.: М.А. Маслина и др. – М.: Республика, 2001. стр. 23

 84 «На киевском холме, как выяснили раскопки В.В. Хвойни, пылал грандиозный жертвенник; новгородский Перун, тот самый, которого свергаг летописный Добрыня, был окружен негасимым огнем из восьми костров»( Рыбаков Б.А. Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи. – М.: Издательство Академии Наук СССР, - стр. 71).

 85 Ипатьевская летопись. Полное собрание русских летописей.– М.: Языки русской культуры, 1998. Том 2. ст. 67

 86 Макарий (Булгаков) митр. История Русской Церкви.- М.: Спасо-Преображенский Валаамский монастырь, 1995. Кн. 1, стр. 223

 87 И пошел к Киеву, принося жертвы кумирам с людьми своими (Нестор Летописец, преп.. Повесть временных лет. Жития. – М.: Московская Патриархия, Благо, 1997. стр. 97).

 88 Вернадский Г.В. Киевская Русь. – Тверь: Леан, М.: Аграф, 2001. стр. 58

 89 «И жряху им, наричуще благы» (Ипатьевская летопись. Полное собрание русских летописей. – М.: Языки русской культуры, 1998. Том 2. ст. 67).

 90 Ипатьевская летопись. Полное собрание русских летописей.. – М.: Языки русской культуры, 1998. Том 2. ст. 67

 91 Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в древней Руси XI-XIV вв.. – М.: Наука, 1972. стр.309

 92 Пушкарев С.Г. Киевская Русь. // Самосознание России: Антология.- М.: РАН, Институт научной информации по общественным наукам, 1999. стр. 77