Михайлова И. Б. Ловчие на княжеской службе (XIV – первая половина XVI вв.)//Исследования по русской истории. Сборник статей к 65-летию профессора И.Я. Фроянова / Отв. ред. В.В.Пузанов. СПб.-Ижевск: Издательство Удмуртского университета, 2001. С. 141-151
Ловчие – устроители княжеских охот и рыбных ловлей; администраторы, отвечавшие за поставку правителю промысловых животных, продуктов, мехов; сборщики определенного типа налогов – в основном происходили из дворцовых слуг, как свободных, так и холопов. За службу они обеспечивались поместьями, денежными и хлебными дачами.
По мнению Е. И. Колычевой, вышедшие из министериалов помещики «существовали исключительно за счет эксплуатации населения, получая с него ренту и как держатели земли, и как представители государственного аппарата, осуществлявшего внеэкономическое принуждение». Конюхи, псари, сокольники вели «праздную, паразитическую жизнь», за что трудовой люд их ненавидел. Однако именно они составляли ту прослойку, «опираясь на которую, правительство могло формировать, расширять необходимый ему класс служилых людей».1
Е. И. Колычевой вторил А. А. Зимин. «Боярские холопы – слуги ненавидимы были народом, ибо своим рабским усердием они стремились угодить хозяевам, наушничали на ослушников, выбивали из полунищих крестьян доходы», – писал историк. «Слуги были ненадежным элементом среди княжеско-дворянской челяди. Нравственно-растленные, они ненавидели своих господ и в любое время могли предать их, как только подвертывался подходящий случай подняться на более высокую ступень иерархической лестницы Русского государства». Подобно Е. И. Колычевой А. А. Зимин считал, что «нравственно-растленные» слуги-министериалы «образовывали основную массу помещиков конца XV в.». На основании этих, на наш взгляд, недостаточно аргументированных рассуждений исследователь сделал далеко идущий вывод: «Холопье происхождение, собачья преданность самодержавию значительной части служилого люда сыграли большую роль в том, что власть московского государя, опиравшегося на них, приобрела явные черты деспотизма».2
Не можем согласиться с названными авторами. По нашим наблюдениям, службы ловчих были разнообразны, сложны и ответственны; обеспечение – скромным. Конюхи, бобровники, сокольники вели трудовую, полную лишений жизнь, отстаивая небольшие поместные наделы от претендовавших на них крупных землевладельцев, как светских, так и духовных.
Главной обязанностью ловчих была организация княжеской охоты. На Руси «ловы» никогда не считались личной забавой знатного человека. Прежде всего потому, что здесь, проявляя храбрость и ловкость, князь и его приближенные готовились защищать Русскую землю от неприятеля. Успех на войне и на охоте объясняли расположением небесных сил, поэтому «ловы» имели сакральное значение.3 Эти представления порождали отношение к княжеской «потехе» как к общественно важному делу; поэтому в обязанности «охотничих» слуг входило привлечение к участию в нем местного населения.
Согласно льготным грамотам, рыбникам, псарям, бобровникам и прочим устроителям «потех» запрещалось в поселениях пожалованных землевладельцев останавливаться на постой,4 «ставить» лошадей и собак,5 брать «корм» для людей и животных (а в жалованной грамоте Андрея Васильевича Большого Угличского братии Троице-Сергиева монастыря «на мои соколы – куров»),6 подводы,7 проводников,8 травить луга,9 «наряжать» на охоту (иногда конкретизируется: на лисью,10 медвежью,11 «на лоси и на медведи»12 ) и на рыбную ловлю13 горожан и поселян, требовать у них неводы и другие приспособления для княжеских «забав».14
Со временем черное волостное и посадское население вместо непосредственного участия в «ловах» стало выплачивать особый налог – коневое,15 бобровое,16 рыбное.17 Грамота верейского князя Михаила Андреевича конца 70-х – начала 80-х годов XV в. указывает сумму рыбного для белоозерцев: «с невода по двадцати белъ».18 В первой половине XVI в. появились «туковые деньги» (название происходит от слова «тук» – «жир») – первоначально «денежная компенсация корма для княжеских коней и собак».19 По мнению С. М. Каштанова, «туковое к середине XVI в. превратилось в значительную подать и было эквивалентом не одной, а трех повинностей: 1) косьбы сена для княжеского коня (или заменявшего ее закоса); 2) кормления коней и 3) кормления собак».20 Все эти «налоги» собирали ловчие и промысловые слуги. Возможно, были и другие разновидности «охотничьих» податей, поскольку среди их сборщиков, кроме рыбников,21 поледчиков22 (ловцов рыбы в зимнее время) и бобровников23 также упоминаются подлазники.24 Многие льготные грамоты содержат общую формулу о запрещении «въезда» в земли пожалованных вотчинников и помещиков бобровников,25 подлазников,26 псарей,27 рыбников,28 поледчиков.29 На территориях, не имевших льготных грамот, все эти слуги привлекали население к «охотничьим» повинностям или собирали соответствующие подати.
Другой функцией княжеских ловчих было управление промысловыми общинами; к примеру, в начале XVI в. – бобровниками Каменского стана Дмитровского удела.30 «Охотничьи» слуги также назначались данными приставами – блюстителями правопорядка на местах. Таковыми являлись конюх Ивашка Дурляй, служивший «даным» приставом в годы правления Василия II 31 и «Митя Соколник кнжь Борисов» (охранял порядок в Волоцком уделе до 1485 г.).32
Сохранились сведения о деятельности «охотничьих» слуг на дипломатическом поприще. Не можем согласиться с Е. И. Колычевой, отрицавшей прямые обязанности сокольников – уход за ловчими птицами, участие в охоте – и сводившей их функции к «осуществлению податного иммунитета феодала», выполнению «административно-полицейских» поручений.33 Действительно, иногда, выполняя задания князей, сокольники представляли их интересы в административно-хозяйственной и правоохранительной сферах, однако данные дипломатических документов не позволяют сомневаться в том, что главной заботой этих слуг были высоко ценившееся на Руси и за рубежом охотничьи птицы – соколы, кречеты и ястребы.
Важное значение в средневековом посольском церемониале имели «поминки» – подношения главам иностранных государств. Ценным даром считались русские охотничьи птицы.34 Сокольники вывозили их зарубеж и обучали иностранцев – знать и ловчих – обращению с дорогими пернатыми хищниками. Один из таких служилых людей осенью 1496 г. в составе русской дипломатической миссии направлялся к крымскому хану Менгли-Гирею. В пути посланники подверглись нападению крымских татар. О судьбе промыслового слуги его уцелевшие товарищи сообщали непосредственно Ивану III: «Нынеча соколника нашего на твоем же деле изымав, продали твоему человеку, и твой человек продал его боярину нашему; а ты к нам приказал, что и ты на том соколнике дал 500 алтын, и мы те денги и дали твоему человеку».35 Эта запись интересна тем, что подтверждает мысль о государственном характере службы сокольников. Пленник исполнял «дело» великого князя, и последний не пожалел денег, чтобы его освободить.
В те дни, когда происходили эти драматичные события, другая русская дипломатическая миссия держала путь к турецкому султану Баязету. С ней тоже ехал сокольник. Источники сохранили его имя: его звали Лука.36 Менгли-Гирей между тем с нетерпением ждал охотничьих птиц. Поскольку набег его подданных помешал их доставке, через два года, в 1498 г. крымский хан обратился к Ивану III с просьбой включить в «поминки» «6 кречетов, один бы лебеди ловил, да два высокие соколы и с соколником прислал бы еси, наших бы соколников научив».37
Следующее известие о «хождении» промыслового слуги за границу содержится в посольских книгах под 1500 г. В том году русские посланники в Крым снова были «поиманы» татарами и казаками. Среди пленников, приведенных в Азов для продажи туркам, находился ограбленный сокольник. Ему удалось освободиться. Через год вместе с купцами он возвращался на родину, но на караван опять было совершено нападение. На этот раз сокольнику удалось спастись и вернуться домой.38
В 1542 г. в составе миссии Федора Адашева «шел изо Царягорода государя нашего соколник Якуш Березников». В городке князя Острожского «человек его (Березникова – И. М.), Шешелком зовут», обобрал хозяина и сбежал. Беглец был пойман и по приказу садомерского воеводы казнен, но изъятое у вора имущество сокольника присвоил местный управитель. Среди требований, выдвигавшихся русской стороной к польско-литовским властям летом 1542 г., значился наказ о возвращении вещей Якуша Березникова.39 В этом известии привлекает внимание «фамилия» «охотничьего» слуги – такая же, что и у холопа – сокольника волоцких князей, впоследствии помещика Мити. О судьбе Мити Березникова писали Е. И. Колычева и А. А. Зимин.40 Якуш мог быть сыном или младшим братом волоцкого слуги. В таком случае мы имеем возможность проследить эволюцию семьи вышедших из холопства сокольников, не только ставших уездными помещиками, но и замеченных в придворных дипломатических кругах, разбогатевших и окруживших себя зависимыми людьми.
С 1502 г. в посольских делах упоминаются дворцовые конюхи. Известия о них становятся более частыми с 30-х годов XVI в. Слуги с лошадьми сопровождали русские и иностранные посольства в пути и обслуживали чужеземцев в Москве. В зависимости от ранга послов, значимости миссии, числа представителей при них изменялось количество «приставленных» к ним для эскорта служилых людей,41 в том числе конюхов.
Польско-литовским дипломатам зимой 1535/36 г. было «выделено» 4 конюха, весной 1536 г. – 6, в июле того же года их встречали 6, в Москве обслуживали 15 человек. Тимофея Хлуденева в августе 1536 г. до границы провожали 6 слуг с лошадьми. Прибывшее в декабре того же года для заключения мира польско-литовское посольство встречали «20 человек конюхов, да 6 человек конюхов в сторожы для береженья». Столько же людей было выделено в январе 1542 г. для приема миссии Я. Глебовича. М. Кгедройта в мае 1551 г. сопровождали 15 дворцовых слуг; М. Голицу и И. Селеховского, зимой 1552 г. возвращавшихся из польского плена, – 6 человек. В 1553 г. при литовских дипломатах находились 6 конюхов, в январе 1555 г. – 10.42
Известны имена некоторых конюхов, постоянно работавших с иностранными дипломатами. Зимой 1535/36 г. при литовском посланнике Гайко находились Илья и Тимофей Быкасовы, Иван Вишвицин и Тимофей Семенов. Они встречали Гайко в Вязьме, сопровождали до Москвы, «берегли» в стольном городе и даже присутствовали на дипломатическом приеме. Братья Быкасовы сидели вместе с посланником «в кривом столе», а «конюхи Иван Вшывицын (Вишвицин – И. М.) с товарыщи» «безместно».43 Весной того же года Илья Бекасов (Быкасов) снова был «приставлен» к литовским представителям «для береженьа». Вместе с ним службу нес Яков Блудов. Оба конюха по окончании миссии провожали иностранцев до границы.44 13 августа 1536 г. Илья Быкасов по поручению великого князя сообщил иностранным послам о готовившемся во дворце приеме.45 Имя Ивана Вишвицина встречаем еще раз в посольских книгах под 1543 г. Он вместе с Гришей Щетининым, Мишей Чюрнасовым и Петрушей Крутицким «оберегал» смоленских дворян, приехавших в Москву для решения вопроса о размежевании спорных земель.46
В 1535/36 г. «великого князя конюх Бунд Быкасов» вместе с другими представителями московской администрации «отписывали пожни у монастырей и у церквей», расположенных вокруг Новгорода; в июне 1536 г. – «писали и метили пожни в Великом Новгороде».47 Возможно, Бунд – это второе имя Ильи или Тимофея Быкасовых. Может быть, он – их родственник. В любом случае, мы познакомились с семьей служивших при дворе конюхов и узнали о том, что их привлекали для решения разного рода вопросов, использовали там, где требовались их профессиональные знания и опыт.
На период службы ловчие обеспечивались поместьями. На рубеже XV – XVI в. «Демид конюх» выступал послухом в Рузском уезде.48 Факт послушества указывает на то, что Демид имел здесь землю. Условными землевладельцами являлись рязанский псарь Федька (до 8 марта 1519 г.);49 великокняжеские сокольники Климка Ондреев сын Енин с детьми Ивашком, Ивашком Хорошим, Васком, Руднем, Суровцем и Курман с сыновьями Федьком и Олексейком (волость Великая Слобода Переяславского уезда, октябрь 1519 г.).50 В писцовых книгах В. Г. Морозова и З. А. Постника Сатина 1519 г. в той же местности обозначены села «за помещики… псарские».51
Обращает на себя внимание тот факт, что в начале XVI в. поместья промысловых слуг были небольшими. Как правило, помещик владел одной деревней, реже – двумя-тремя поселениями. Так, по одной деревне имели в 1504 г. псари Елка, Савка, Хлам и Илейка Олешков. За конюхом Волком и псарем Васюком Пятиным числились поместья, состоявшие из деревни и починка. Более состоятельным был псарь Данилка – владелец селища и трех деревень.52
В 30-е – 50-е годы XVI в. царские конюхи и псари компактными группами проживали в Тверском уезде. Их деревни размещались в волостях Шейский уезд, Суземье, Кавь и Шестка. Занятых общим делом, имевших равный статус людей связывали интересы службы и хозяйственные заботы. Если кто-либо из них умирал, его земли не переходили посторонним помещикам, а передавались соседям. Угрим Тимофеев сын Шугин, землевладелец Шейского уезда, имел поместье в 20 четей в одном поле и 40 копен сена. Его соседом был Федор Климов сын, имевший такой же по размерам надел. Сена он накашивал в два раза меньше, чем Шугин, хотя вместо леса, занимавшего в поместье Угрима 4 чети, на землях Федора расстилались луга. «Федка в животе не стало», и его поместье было передано конюхам Никифорку Ондрееву сыну и Михалку Федорову Першиным. Мичюра Будуков владел землей в волости Кавь; после его смерти выморочное поместье было отписано в казну.53
Рядом проживали Тупицыны, тоже ходившие за лошадьми. В волости Кавь Угрим Васильев сын Тупицын владел тремя деревнями. «Конюха Угрима в животе не стало, а ныне (эти поселения – И. М.) за его сыном за Федком за Угримовым сыном Тупицына». Федко пошел по стопам отца и тоже стал «царя и великаго князя конюх».54 Владения Тупицыных вдавались на территорию Клинского уезда. В 1535 г. старцы Успенской Изосиминой пустыни били челом «на Кочюрана Тупицына на конюха», обвиняя его в том, что «Кочюр деи вступаетца у них в манастырскую землю, перелезши к ним за реку за Городенку, почынкы ставит и лес сечет и сено косит силно, а называет деи ту манастырскую землю к своему поместью к селу Молахову».55 Видимо, конюху удалось урегулировать конфликт, поскольку внимание судебных исполнителей переключилось на его соседей, также обвинявшихся монахами.
В волостях Захожье, Кавь, Волостка Видомля, Суземье и Рокитка находились «деревни псарские за псари и за соколники». Здесь тоже поместья тесно примыкали друг к другу, выморочные земли передавались из семьи в семью, судьбы людей переплетались. Три деревни и починок принадлежали братьям-псарям Ивашке и Ортемке Нестеровым детям. Ортемка с племянником Исачком владели еще одной деревней.
Их соседи были беднее. За ними были записаны: у «Митки Петрова сына Ершова с братьею дер. Болдырево. Ондрюшки Матфеева сына, да брата его Федка, да их детей Истомки да Митки» зафиксированы две деревни. Истомин сын Филка и Митка делили «дер. Григорово Третьячка Кобелщикова». Из этой записи видно, что надел Третьячка перешел соседям после его смерти. Рядом в отдельных поселениях проживали Измаилка и Федка Кобелщиков. Последний владел двумя деревнями – судя по названиям: Веретея и Веретейка, – выделившимися одна из другой и, явно, приходился родственником умершему Третьячку. Еще одним поселением Федка Кобелщиков владел совместно с Миткой Гавриловым. Возможно, последний был именно тем Миткой, который унаследовал часть поместья Третьячка Кобелщикова. Тот же М. Гаврилов делил земли на реке Белавке с Куприянкой и сыном последнего Истомкой. В числе их владений упоминается деревня Лихого Шахово. Лихой состоял в родстве с Деем Шаховым, проживавшем в одноименной деревне Шахово. Земли псаря Дея граничили с владениями еще одного Кобельщикова, осочника Иванка. По подсчетам писцов, «пашни во всех деревнях 331 четь с осм.; сена 2008 коп.; а крепости у псарей – купчие и докладные и жаловалные грамоты великого князя Михаила Борисовича».56 Значит, земельные владения ловчих в этом районе формировались еще до 1485 г.
Три псарские деревни размещались в волости Кавь,57 еще пять поселений находились в Суземье.58 В Волостке Видомле за ловчими числились «38 дер. и 10 поч.; пашни соха и полчети сохи», «пашни в дер. и в поч. 341 четь в одном поле, а в дву потомуж, сена 323 коп.».59 В Рокитке двумя деревнями владели братья Стречины: Панюшка, Петрушка (Петрок) и Данилка Яковлевы дети; еще одно поселение принадлежало Пятому и Федку Клемянтьевым сыновьям Остафьевым. У Стречиных и Остафьевых было 58 «четей» «доброй земли» «в одном поле» и 40 копен сена.60
Дворцовый слуга, получавший в небольшой надел, как правило, малоосвоенные или запустевшие земли, больше похож на труженика и колониста, чем на грозного эксплуататора крестьян. Не следует также забывать, что в XIV – первой половине XVI вв. крестьяне были свободны и в любой момент могли покинуть землевладельца.61 Верным представляется замечание В. Б. Кобрина, писавшего: «Когда черные земли передавали в поместье, то статус владения менялся не полностью и не сразу. Поместье воспринимали как часть волостной земли, которая только находится «за» помещиком. Помещик же выступал в роли покровителя волостных крестьян: становясь адресатом повинностей, которые раньше поступали государству, он должен был «стоять» за волостную землю. Это выражение неоднократно повторяется в актах».62 Наблюдения В. Б. Кобрина показались «существенными» Ю. В. Кривошееву. Историк еще раз подчеркнул, что «в течение ряда десятилетий помещики не были противопоставлены свободному сельскому общинному населению, но благодаря своему имущественному и служебному положению приобретали определенный авторитет и вес в местной общинной среде».63
По нашему мнению, подмеченные исследователями крестьянские представления отражают глубоко архаичное, традиционное отношение древнерусских общин к возглавлявшим их в домонгольские времена князьям. В данном случае перед нами крестьянский общинный «мир» XIV – XVI вв., который принимал защитника и устроителя порядка – помещика. Землевладение ловчих обусловливала их нелегкая, порой опасная служба.
1 Колычева Е.И. Холопство и крепостничество (конец XV – XVI в.). М., 1971. С. 69, 71.
2 Зимин А.А. Холопы на Руси. М., 1973. С. 374.
3 Фроянов И.Я. Рабство и данничество у восточных славян. (VI – X вв.). СПб., 1996. С. 397.
4 Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею (далее – АИ). СПб., 1841. Т. I. № 76. С. 126; Акты, относящиеся до юридического быта древней России/Под ред. Н.Калачова (далее – АЮБ). СПб., 1857. Т. I. № 30. II.Стлб. 79; № 31. XXII. Стлб. 117; Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV – начала XVI в. (далее – АСЭИ). М., 1952. Т. I. № 132. С. 102; № 215. С. 150; № 363. С. 266; № 393. С. 285; АСЭИ. М., 1958. Т. II. № 95. С. 57; № 426. С. 466; Акты феодального землевладения и хозяйства XIV – XVI веков (далее – АФЗХ). М., 1951. Ч. 1. № 100. С. 95; № 106. С. 101; АФЗХ. М., 1956. Ч. 2. № 3. С. 11; № 21. С. 25; и др.
5 АФЗХ. Ч. 1. № 106. С. 101.
6 АИ. Т. I. № 74. С. 125; № 76. С. 126; № 83. С. 134; АЮБ. Т. I. № 31. XXII. Стлб. 117; АСЭИ. Т. I. № 323. С. 233; № 363. С. 266; № 393. С. 285; АСЭИ. Т. II. № 95. С. 57; № 426. С. 466; АФЗХ. Ч. 1. № 100. С. 95; № 106. С. 101; АФЗХ. Ч. 2. № 21. С. 25.
7 АИ. Т. I. № 83. С. 134; АЮБ. Т. I. № 30. II. Стлб. 79; № 31. XXII. Стлб. 117; АФЗХ. Ч. 1. № 106. С. 101; АФЗХ. Ч. 2. № 3. С. 11; АСЭИ. Т. II. № 95. С. 57; № 426. С. 466; и др.
8 АЮБ. Т. I. № 30. II. Стлб. 79; № 31. XXII. Стлб. 117; АСЭИ. Т. I. № 393. С. 285; АСЭИ. Т. II. № 95. С. 57; № 426. С. 466; АФЗХ. Ч. 1. № 106. С. 101; АФЗХ. Ч. 2. № 3. С. 11; и др.
9 АФЗХ. Ч. 2. № 2. С. 25.
10 АФЗХ. Ч. 1. № 106. С. 101.
11 Маштафаров А.В. Кашинский Сретенский монастырь в документах XV – начала XVI века//Русский дипломатарий. М., 1998. Вып. 3. № 2. С. 50; № 3. С. 51.
12 АСЭИ. Т. II. № 163. С. 98.
13 АИ. Т. I. № 83. С. 134; АФЗХ. Ч. 1. № 106. С. 101; АФЗХ. Ч. 2. № 23. С. 27; № 25. С. 28 – 29; АСЭИ. Т. I. № 92. С. 76; № 132. С. 102; Акты Суздальского Спасо-Евфимьева монастыря. 1506 – 1608 гг. М., 1998. № 27. С. 72.
14 АИ. Т. I. № 76. С. 126; АСЭИ. М., 1964. Т. III. № 492. С. 472.
15 АСЭИ. Т. I. № 304. С. 214.
16 Исторические акты Ярославского Спасского монастыря. Изданы И.А.Вахрамеевым. М., 1896. Т. I. № 1. С. 3; АСЭИ. Т. I. № 315. С. 150; АСЭИ. Т. II. № 417. С. 450; АСЭИ. Т. III. № 117. С. 154; № 190. С. 204.
17 АЮБ. СПб., 1864. Т. II. № 156. VII. Стлб. 480; Акты XIII – XVII вв., представленные в Разрядный приказ представителями служилых фамилий после отмены местничества. Собрал и издал А.Юшков (далее – Акты А.Юшкова). М., 1898. Ч. 1. № 12. С. 13; АСЭИ. Т. II. № 42. С. 30; № 317. С. 300; № 318. С. 300.
18 АСЭИ. Т. II. № 236. с. 156 – 157.
19 Каштанов С.М. Финансы средневековой Руси. М., 1988. С. 84.
20 Там же. С. 85.
21 АЮБ. Т.II. № 156. VII. Стлб. 480; АСЭИ. Т. I. № 97. С. 79; АСЭИ. Т. II. № 42. С. 30; № 136. С. 81.
22 АФЗХ. Ч. 2. № 23. С. 27; АСЭИ. Т. I. № 95. С. 78; № 97. С. 79.
23 АСЭИ. Т. III. № 118. С. 155.
24 АИ. Т. I. № 108. С. 158; АСЭИ. Т. II. № 417. С. 450; АСЭИ. Т. III. № 118. С. 155; Маштафаров А.В. Кашинский Сретенский монастырь . . . № 1. С. 49.
25 АИ. Т. I. № 13. С. 23; № 36. С. 70; № 81. С. 130; АЮБ. Т. I. № 41. I. Стлб. 129; Акты А.Юшкова. Ч. 1. № 2. С. 3; № 7.С. 8; № 8. С. 9; № 11. С. 11; № 12. С. 13; № 26. С. 25; № 110. С. 94; № 111. С. 94; АСЭИ. Т. I. № 40. С. 47; АСЭИ. Т. III. № 324. С. 354; № 328. С. 356; АФЗХ. Ч. 2. № 25. С. 28 – 29; Акты Российского государства. Архивы Московских монастырей и соборов. XV – начало XVII вв. (далее – Ак. Рос. Гос. ). М., 1998. № 38. С. 121.
26 АИ. Т. I. № 108. С. 158; АСЭИ. Т. II. № 417. С. 450.
27 АСЭИ. Т. I. № 363. С. 266; Ак. Рос.Гос. № 38. С. 121; Антонов А.В. Клинские акты XV – XVI века//Русский дипломатарий. М., 1998. Вып. 4. № 17. С. 86.
28 АЮБ. Т. I. № 41. Стлб. 129; АСЭИ. Т. I. № 40. С. 47; № 42. С. 48; № 94. С. 77; АСЭИ. Т. II. № 78. С. 49; № 131. С. 79; № 136. С. 81; № 147. С. 86; № 389. С. 396; АФЗХ. Ч. 1. № 100. С. 95.
29 АСЭИ. Т. I. № 94. С. 77; АФЗХ. Ч. 2. № 25. С. 28 – 29.
30 АСЭИ. Т. III. № 27. С. 48.
31 Мейчик Д.М. Грамоты и другие акты XIV и XV вв. Московского архива министерства юстиции. Их форма, содержание и значение//Описание документов и бумаг, хранищихся в Московском архиве министерства юстиции. М., 1884. Кн. 4. Отделение II. № 3. С. 100.
32 Там же. № 4. С. 113.
33 Колычева Е.И. Холопство и крепостничество . . . С. 63.
34 Рогожин Н.М. Посольские книги России конца XV – начала XVIII вв. М., 1994. С. 96.
35 Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными//Сборник императорского Русского исторического общества (далее – Сб. РИО). СПб., 1884. Т. 41. № 49. С. 225.
36 Там же. № 50. С. 231.
37 Там же. № 58. С. 267.
38 Там же. № 68. С. 332; № 81. С. 405.
39 Сб. РИО. СПб., 1887. Т. 59. № 10. С. 183.
40 Колычева Е.И. Холопство и крепостничество . . . С. 72 – 73; Зимин А.А. Холопы на Руси . . . С. 293 – 295.
41 Юзефович Л.А. «Как в посольских обычаях ведется . . .». Русский посольский обычай конца XV – начала XVII в. М., 1988. С. 63.
42 Сб. РИО. Т. 59. № 3. С. 17, 18; № 4. С. 30, 35; № 5. С. 42, 43; № 5. С. 43, 51; № 6. С. 64; № 9. С. 145; № 22. С. 350; № 23. С. 355; № 26. С. 379; № 30. С. 457.
43 Там же. № 3. С. 17, 18.
44 Там же. № 4. С. 30, 35.
45 Там же. № 5. С. 43.
46 Там же. № 14. С. 214.
47 Писцовые книги Новгородской земли. М., 1999. Т. I. С. 309, 328.
48 АФЗХ. Ч. 2. № 24. С. 27.
49 Акты А.Юшкова. Т. I. № 110. С. 93.
50 АФЗХ. Ч. 1. № 23. С. 44.
51 Там же. № 23. С. 43.
52 Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV – XVI вв. М.; Л., 1950. № 95. С. 379 – 382, 384; № 96. С. 399.
53 Писцовые книги XVI века/Под ред. Н.В.Калачова. СПб., 1877. Ч. 1. Отд. II. С. 171, 245, 263, 264, 282, 283.
54 Там же. С. 283.
55 Антонов А.В. Клинские акты . . . № 4. С. 63.
56 Писцовые книги XVI века . . . Ч. 1. Отд. II. С. 160.
57 Там же. С. 287.
58 Там же. С. 177.
59 Там же. С. 290.
60 Там же. С. 288.
61 Фроянов И.Я. Старожильцы на Руси XV в.//Вестник Ленинградского университета. 1981. № 2. Вып. 1. С. 20 – 27; Шапиро А.Л. Русское крестьянство перед закрепощением (XIV – XVI вв.). Л., 1987. С. 158 – 175.
62 Кобрин В.Б. Власть и собственность в средневековой России (XV – XVI вв.) М., 1985. С. 107.
63 Кривошеев Ю.В. Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII – XIV вв. СПб., 1999. С. 360.
