Пашин С. С. Генеалогический
комментарий к копиям грамот
Сохранившиеся в копиях XV-XVII вв. грамоты Льва Даниловича более двух столетий привлекают внимание историков и филологов, однако исследователям, в сущности, до сих пор не удалось преодолеть потребительского отношения к актам, приписываемым галицкому (точнее, перемышльскому) князю. В 90-е годы изучением грамот довольно интенсивно занимался автор этих строк. Сравнение формуляров львовых грамот, червонорусских публичных и частных актов XIV-XV вв. на староукраинском языке и латыни, а также древнерусских (в т. ч. галицко-волынских) и литовских грамот XII-XIV вв. позволило прийти к выводу, что прототипом всех львовых фальсификатов могли быть только жалованные грамоты Дмитрия-Любарта Гедиминовича, а сами изготовители подделок испытали влияние как древнерусской, так и польской канцелярской традиции1 .
Другим перспективным направлением научных поисков нам видится попытка проследить историю использования имени князя Льва с первых лет польского господства. К сожалению, здесь каждый исследователь сталкивается с почти не преодолимыми проблемами. Дело в том, что только две грамоты - Тутеню и Монтсеку на село Добаневичи и некоему Ивану на перемышльское войтовство - дошли до нас в копиях XV в. Все прочие копии, в лучшем случае, датируются серединой XVI столетия. Иначе говоря, большинство львовых «грамот» появилось лишь через 200 лет после захвата Червоной Руси Польшей. В контексте вышеизложенного несомненный интерес вызывают данные таких надежных источников, как червонорусские (в первую очередь, перемышльские) судебные книги XV в. и налоговые реестры начала XVI в. В данной статье наше внимание сосредоточено на генеалогии тех перемышльских шляхетских родов XV в., которые были причастны к пользующимся доверием исследователей грамотам князя Льва с «сокращенной структурой». Иными соображениями продиктован интерес к Хлопчицким, Шептицким и Созаньским. Следует сразу уточнить, что все рассмотренные ниже семейства (кроме Балицких) проживали на сравнительно узкой полосе земли протяженностью менее 40 км в бассейне Днестра.
Балицкие
История рода Балицких начинается с того момента, как сын Пеха, Ванько, в январе 1400 г. за 140 гривен пражских грошей купил у перемышльского мещанина Яна Чеха село Баличи (12 км восточнее Перемышля, ныне - в Мостисском районе Львовской области). Пех, возможно, был в родстве с первым перемышльским войтом Михалко (1353—1392 гг.). Между 1402 и 1424 гг. Ванько сам стал войтом. В 1444 г. он с согласия сыновей - ксендза (кустоша) Петра и Яна - пожертвовал 6 гривен ежегодно на содержание нового кафедрального собора. В этом документе, а также в папской булле 1463 г. упоминается второе имя войта («Валентин, иначе Ванько»), по-видимому, данное после перехода в католичество2 .
У умершего в 1444 или 1445 г. Ванька было трое сыновей и дочь Елизавета - жена самборского мещанина Юрия (1448 г.). Еще одна Елизавета - дочь рано ушедшего из жизни безымянного сына войта - не позднее марта 1443 г. с 30 гривнами приданого вышла за львовского шляхтича Яна Братковского3 . Ян Балицкий не позднее июля 1437 г. женился на некоей Анне, в январе 1443 г. получил за ней 100 гривен приданого, с июля 1462 г. исполнял обязанности гродского судьи, умер в феврале-октябре 1467 г., оставив сына Миколая и четырех дочерей: Екатерину - жену Миколая-Миклаша Мжуровского из Стрельчиц (1467 г.), вышедшую в 1469 г. за Миколая Розу Барбару-Петрушу, Дороту - супругу Яна Подлесецкого (1474 г.) и Маргариту (1473 г.)4 .
Миколай в апреле 1469 г. получил 300 гривен приданого за Сусанной Лысаковской, в январе 1470 г. предъявил в перемышльский лавничий суд грамоту князя Льва о продаже войтовства Ивану, в 1480-1481 гг. выкупил у троих Новосельских большую часть села Малые Новосельцы (Сельце, Седлец) под Перемышлем, умер ранее февраля 1490 г.5
Наследницами Миколая Балицкого стали две его дочери. В 1494 г. Елена была замужем за соседом Андреем Островским. Екатерина, схоронив первого мужа Станислава Стадницкого, вышла за перемышльского подстаросту Яна Войцеховского. В январе 1498 г. сестры разделили поровну всю недвижимость, а в мае Елена заложила свояку Яну свою половину Сельца. В 1508 г. их мужья заплатили в казну по 4 гривны: Войцеховский - с Сельца и половин войтовства и Баличей, Андрей Островский - с дедичного Острова и вторых половин войтовства и Баличей. Львиная доля налогов (около 7 гривен) была собрана с владений покойного Миколая Балицкого6 .
Добаневские
В январе 1443 г. некий Яцко, дедич Добаневичей, за 130 гривен продал Добаневичи («иначе Заставу») Дмитру Боратынскому. Месяц спустя сделку опротестовали Климко Малкович, его родная сестра Анна (с мужем - львовским шляхтичем Яном Чираном), а также Кузьма с Добаневичей и его жена Ганка. Истцы явно не проживали в Добаневичах и возмущались не столько фактом продажи села, сколько присвоением денег упомянутым Яцко7 . Дальнейшая судьба Климка Малковича и Яцка неизвестна.
Следует иметь в виду, что в январе 1443 г. этот Яцко, скорее всего, не получил «живых» денег. Дмитр Боратынский обещал заплатить ему 50 гривен постепенно: по 10 гривен в год. Получателями остальных 80 гривен формально должны были стать Миколай и Станислав Челятицкие с Шаломуничей, которые со «времен русского права» считались держателями 6 дворищ в Добаневичах, однако неоднократно перезакладывали их другим шляхтичам, в том числе Волчко Боратынскому и в 1441 г. - его сыну Дмитру8 . Фактически Дмитр распоряжался большей частью села еще до момента покупки. Он всего лишь воспользовался случаем, чтобы превратить залог в дедичство, т. е. наследственное владение. Что касается бесследно исчезнувшего продавца, то под личиной Яцка с Добаневичей, на наш взгляд, скрывался хорошо известный протоколам перемышльских судов 30-60-х годов XV в. Яцко Гловачевич - бывший вассал Быбельских, владелец граничившего с Добаневичами (и Шаломуничами) села Угорцы и один из родоначальников Ритаровских. Мы вполне допускаем, что он находился в родстве с истцами и был убежден в своем праве распоряжаться спорным селом.
11-15 марта 1443 г. тяжба между Дмитром Боратынским, с одной стороны, и Анной Чирановой, Кузьмой и Ганкой, с другой, продолжилась в стенах львовского гродского суда. Первую скрипку играла Анна Чиранова. Именно по ее требованию гродский урядник изъял у Дмитра датированную 4 февраля 1443 г. купчую на Добаневичи и «русскую грамоту» князя Льва. С обоих актов были сделаны копии в львовской гродской книге, которые и дошли до наших дней. Боратынский отказался от планов покупки села и обещал заплатить Ганке 30 гривен. Общий тон судебных записок говорит о том, что Кузьма имел какие-то виды на Добаневичи только как муж Ганки, и супруги не претендовали на многое. Окончательно дело было улажено в апреле 1443 г. на заседании перемышльского земского суда9 . «Русская грамота» оказалась единственным и, как выяснилось, не слишком убедительным документом, удостоверяющим владельческие права на Добаневичи. Здесь уместно напомнить, что Боратынский, будучи прямым потомком боярина Дмитра Матфеевича, не мог не знать о случаях подтверждения грамот князя Льва в первые годы польского господства. Впрочем, при знакомстве с материалами тяжбы трудно отказаться от чувства, что все участники процесса не задавались вопросом о подлинности предъявленного акта. Для суда главным критерием были кровные узы между истцами и усопшими безымянными владельцами Добаневичей.
Не позднее ноября 1444 г. Челятицкие вернули долг Боратынскому, однако наличности у них не было, и они заложили свою часть Добаневичей соседу - львовскому подсудку Сцибору с Бенковой Вишни. Ему-то Анна Чиранова и продала в феврале 1445 г. свое “рatrimonialem” село Добаневичи за 160 гривен10 . После смерти бездетного Сцибора ему наследовал племянник Петр Внучек. При проведении люстрации 1469 г. он предъявил «грамоту подтверждения нынешним королем (Казимиром Ягеллончиком - С. П.) грамоты князя Льва на село Добаневичи, иначе Заставу»11 . К тому времени княжеский «лист», по-видимому, был безвозвратно утерян.
Стоит добавить, что Дмитр Боратынский мог иметь какое-то отношение и к еще одной грамоте князя Льва с «сокращенной структурой» - Петру Сурме на село Болановичи (известна в копии 1606 г.). Болановичи достались пану Дмитру среди прочих владений по итогам раздела с братьями в январе 1443 г. Село, скорее всего, было недавней куплей их покойного отца - земского подсудка Волчка Боратынского. Иначе трудно понять, что заставило братьев заплатить в марте 1443 г. детям Настьки и Пашка Оленковича - Грицко, Федьке и Машке - 30 гривен компенсации за их «материнское имущество» в Болановичах. В начале XVI в. село перешло к Теодорику-Дитриху Дрогойовскому-Крукеницкому как приданое его супруги Барбары - внучки Дмитра Боратынского-Болановского12 .
Хлопчицкие
Находившееся недалеко от Добаневичей село Хлопчицы в 30-50-е годы XV в. принадлежало православному шляхтичу Станко (Станиславу) Матутейовичу13 . У Станислава было двое сыновей: Петр и Иван (Ивашко). В 1468-1469 гг. братьям пришлось бороться против притязаний на половину села со стороны перемышльского старосты Якова Конецпольского. Тяжба завершилась победой Хлопчицких, поскольку те представили свидетелей, подтвердивших, что спорная половина села «est vera paternitas» ответчиков. Имеющиеся у Конецпольских грамоты были признаны недействительными14 . Что касается Хлопчицких, то они, как это не странно, ни разу не вспомнили о казимировом подтверждении 1360 г. их предку Ходько Матутейовичу грамоты князя Льва. Текст королевского привилея известен только по копии 1589 г. в книге Литовской Метрики15 . В 70-е годы братья упоминаются, главным образом, в связи с тяжбами с соседями - Конюшецкими и Тарлами, однако в апреле 1478 г. им пришлось защищаться от обвинений в фальшивомонетничестве16 .
Женатый на самборской шляхтянке Марии Корналовской Петр умер бездетным во второй половине 90-х годов. Его младший брат скончался в 1478 или 1480 г.17 В браке с дочерью соседа Сенька Михайловского Марусей у Ивана было двое сыновей: Федор и Иван (Ивашко). Федор не упоминается после мая 1498 г.18 Оставшийся православным Ивашко в записках 1500-1506 гг. выступает как залогодатель частей Хлопчиц брату покойной Марии Хлопчицкой-Корналовской, кузену (в тексте ошибочно - «avunculo suo») Станиславу Михайловскому или Конюшецким. Согласно реестру 1508 г., налоги с Хлопчиц платил только Михайловский, однако нет никаких сомнений, что Ивашко Хлопчицкий здравствовал еще в 1515 г. и владел более чем половиной села19 .
Ритаровские
Согласно записи Литовской Метрики под 1564 г., Владислав-Ягайло в 1389 г. подтвердил братьям Грицко и Ивашко с Ритеровичей грамоту князя Льва Кунату-рыцарю на села Ритеровичи и Рогозно20 . В октябре 1415 г., в присутствии Ягайла, Петр Ритерович (с Ритеровичей?) с Выкотов и его брат Ивашко удостоверили шляхетство дрогобычских шляхтичей Филя и Маша Летыньских21 .
Граничившим с Болановичами селом Ритеровичи (позднее – Ритаровичи) в 30-40-е годы XV в. владели родные братья Станко и Дробыш. О бездетном Станко ничего не известно после декабря 1448 г. В 60-е годы его половиной Ритеровичей владел Яцко Гловачевич22 . Здравствовавший еще в марте 1477 г. Дробыш, помимо второй половины Ритеровичей, владел селом Ятвяги на юго-востоке Перемышльского повета, по соседству с Добаневичами, Угорцами и Мильчицами23 . Запись Литовской Метрики не дает ответа на вопрос: кому - Дробышу или сыновьям покойного Яцка Гловачевича - Казимир Ягеллончик в 1470 г. подтвердил грамоту князя Льва и ягайлов привилей. Нет полной уверенности и в том, что Ягеллончик действительно подтверждал какие-либо акты на Ритеровичи и Рогозно.
У Дробыша было четверо сыновей: умерший бездетным в 1478 или 1479 г. Глеб, Стецко (Стефан), Васько и Дашко (Давид). В судебных книгах нет даже косвенных свидетельств родства Ритеровских с их соседями Рогожинскими. Сделавший в мае 1489 г. 200-гривенную венную запись на половине своей части Ритеровичей жене – православной львовской шляхтянке Олухне Путатицкой - Васько умер бездетным в 1499-1505 гг.24 Переживший его Стецко, судя по запискам рубежа XV-XVI вв., практически утратил связи с родовым гнездом. В конце XV в. он был держателем половины соседних Былиц - залога Дитриха Дрогойовского-Крукеницкого, в ноябре 1500 г. отдал ее в обмен на залоги Яна Никловского - села Вощанцы и Шамичи, другое свое держание (половину Дидятичей) в феврале 1503 г. обменял на принадлежавшую Миколаю Мжуровскому часть Рудников, которая через 2 года была отдана Андрею Чурило в обмен на село Конюшки. Осенью 1506 г. Стецко уступил Вощанцы и Шамичи Яну Михайловскому, получил взамен часть львовского села Жасковичи и, кажется, покинул пределы Перемышльской земли25 . Младший сын Дробыша, Дашко, в 1515 г. владел 8 ланами пахотной земли. 7 годами ранее налог с его части Ритаровичей составлял 1 копу 6 грошей (1,375 гривны)26 .
Вторая ветвь Ритаровских происходила от Яцка Гловачевича с Угорцев, отчество или, скорее, фамильное прозвание которого заставляет вспомнить об условиях семейного раздела 1441 г. Быбельских. Как известно, дочерям Глеба Быбельского среди прочих владений досталась и служба Гловачевича с села Угорцы («et servicium et villa Hwercze, Glowaczowyecz»). Иначе говоря, пан Яцко начинал свою карьеру как вассал Быбельских. Его появление в селе Заболотье (близ Быбела), думается, было каким-то образом связано со службой потомкам виднейшего перемышльского боярина. Впрочем, после продажи в 1460-1462 гг. своей части Заболотья Заблоцким Яцко навсегда покинул берега Вяра. Отнюдь не случайна и его причастность к Ритеровичам. Записка от 17 февраля 1478 г. называла Глеба Ритеровского кузеном Ванька, дедича Ритеровичей, а последний мог быть сыном только нашего Яцка27 .
Яцко умер в конце 60-х годов. Его дочь Федька не позднее июня 1470 г. с 60 гривнами приданого вышла за православного самборского шляхтича Климашка Блажевского. В записке от 21 мая 1471 г. ее родными братьями названы нераздельные дедичи Ритеровичей и Угорцев Васько, Ванько и Павлик28 . Дальнейшая судьба Васька неизвестна.
Ванько (Иван) упоминается вместе с родным братом Станиславом в двух записках перемышльского подкоморского суда от 16 мая 1477 г. в связи с уточнением границ между Угорцами, с одной стороны, и Мильчицами и Бенковой Вишней, с другой. Тот же Ивашко в декабре 1479 г. получил 80 гривен приданого за дочерью жидачовского шляхтича Яцка Дзедушицкого Марией и записал 160 гривен вена на половинах своих частей Ритеровичей и Угорцев. По условиям семейного раздела 1483 г. он стал владельцем Угорцев, а его младшим братьям Яну и Станиславу досталась половина Ритеровичей. Все трое брали на себя обязательство обеспечить приданым своих незамужних сестер Настасью и Екатерину29 .
Станислав, кажется, умер бездетным вскоре после упомянутого раздела. Во всяком случае, Иван «Угерценский» в апреле 1498 г. за 120 гривен продал свою часть Ритаровичей родному брату Павлу Ритаровскому. Угорцы он в августе 1502 г. уступил сыну Федько при условии, что тот даст по 30 гривен приданого своим сестрам Олухне, Анне и Анастасии. 4 года спустя Иван и Федько продали Угорцы за 200 гривен самборским шляхтичам Туренским30 . О четвертом сыне Яцка, Яне, известно, что он был женат на дочери покойного Мирчи Бжесцянского Анне и в 1490-1492 гг. закладывал свою часть Ритаровичей за 130 злотых сначала Васько Рогожинскому, а затем – брату Павлу. Его сыном мог быть заплативший в 1508 г. 1,5 гривны 3 гроша с части Ритаровичей и жидачовского села Долина некий Иржик Ритаровский31 .
Едва достигший к 1471 г. совершеннолетия самый младший сын Яцка Гловачевича, Павел Ритаровский, благодаря богатому приданому супруги - дочери дрогобычского шляхтича Якова Влодка Барбары - в 90-е годы сумел прибрать к своим рукам добрую половину Ритаровичей. В 1508 г. с части полученного за Барбарой дрогобычского села Истебник (в тексте – Izdepky) и ранее принадлежавших Дробышу Ритеровскому Ятвягов им уплачено 2 гривны 8 грошей налогов. В 1515 г. Павел владел 11 (в т. ч. 6 пустующими) из 19 ритаровских ланов32 .
Рогожинские
Владелец граничившего с Ритаровичами села Рогозно Лацко Рогожинский был женат на дочери Ивана Буховского Машке, а умер после марта 1444 г. У Лацка и Машки было двое детей. Дочь Марта стала женой самборского шляхтича Яцка Ступницкого-Новощицкого. Сын Федько последний раз упоминается в апреле 1472 г. Известный с лета 1478 г. сын Федька, Васько Рогожинский, в декабре 1479 г. записал 260 гривен вена на половине Рогозна жене Ганке - дочери жидачовского православного шляхтича Федора Чолганского-Пукеницкого, а в 1508 г. заплатил с 7-ланового села почти 2 гривны налогов33 .
Шляхтичи из самборских служебных сел
Первые достоверные известия о Самборской волости датируются 70-ми годами XIV в., однако окончательно территория Самборского повета сформировалась не ранее середины XV столетия. Она охватывала верховья Днестра, нижнее течение его притоков Болозевки и Стрвяжа, верховья Быстрицы и Стрыя (до стрыйского села Крапивник и самборского Долгого). В современных административных границах это территория Старосамборского, Самборского (оба – без поселений на севере), Турковского районов, а также бассейн Быстрицы на западе и северо-западе Дрогобычского района Львовской области. С конца 80-х годов до 1399 г. полновластным хозяином повета был погибший в битве на Ворскле «дедич и господарь Самборского дистрикта» краковский воевода Спытко Мельштынский. В первой четверти XV в. Самборщина управлялась периодически сменявшимися старостами – обычными королевскими наместниками, в конце 20-х годов она была заложена будущему русскому воеводе Петру Одровонжу и оставалась в руках его потомков вплоть до выкупа в 1536 г. за 18187 злотых королевой Боной34 . Основанием для передачи Cамборского староства Петру Одровонжу стала ягайлова грамота с записью 2000 гривен «на замке и крепости Самбор, войтовстве, мыте… и 40 или более селах». Прочие два десятка грамот Владислава-Ягайло, Варненчика и Казимира Ягеллончика увеличили размеры залога примерно на 10000 гривен и 2500 злотых, но едва ли заметно расширили пределы староства35 .
После смерти в 1450 или 1451 г.36 Петра Одровонжа самборским старостой становится его сын – будущий сандомирский подстолий и русский воевода Ян Одровонж, а треть столетия спустя – внук Ян. В 1508 г. с предместья и 50 (в т. ч. 10 «служебных») сел Самборского староства белзский воевода Ян Одровонж заплатил 50 гривен налогов: почти в 2 раза больше, чем все шляхтичи Самборского повета – владельцы 45 дедичных и совладельцы 6 служебных сел37 .
Практически все села староства раскинулись по берегам Днестра, Стрвяжа, Быстрицы и более мелких днестровских притоков - от границ с Саноцкой землей до пределов Львовщины. На Стрые была только Ластовка. Что касается шляхетских владений, то большинство их находилось на востоке Самборщины и в верховьях Стрыя. К Старому Самбору «тянули» лишь Созань да владения поляков Таргановских. Здесь же располагались владычные села Страшевичи и Волковичи и 2 знаменитых православных монастыря – Лавровский и Спасский. О землях последнего владыка Перемышльский и Самборский Илья в 1422 г. говорил, что они принадлежат монастырю «за князя Льва и за князя Юрья и за ины (х) многых державец»38 . Стоит напомнить, что земли к северу от (Старого) Самбора в 80-е годы XIV в. стали родовым гнездом поляков Гербуртов.
В селах Стрельбище, Стрелки и Стрелковичи когда-то, по-видимому, проживали непривилегированные военные слуги, однако к середине XV в. им на смену пришли обычные кметы. Длительное сохранение служебных сел восточнее Нового Самбора, а также характерные названия вроде Гордыня, Татары или Ортыничи указывают на то, что они появились не ранее середины XIII в. Владельцы небольших сел бассейна Быстрицы вполне могли быть потомками выходцев из служебных поселений.
Служебные села «издавна» (по-видимому, с древнерусских времен) населяли слуги («servi», в Кульчицах – «venatores»), которые не платили чиншей, зато выполняли различные работы: сторожили лес, занимались бортничеством и т.д. Положение этих слуг можно сравнить со статусом перемышльских конюхов39 . 6 служебных сел - Кульчицы, Гордыня, Шептицы, Великая и Малая Былины (ныне - Белины), Луки на территории современного Самборского района - делились на 2 части: в одной из них проживали ненобилитированные слуги, и она включалась в люстрации королевских имений. Другая, шляхетская, часть фигурировала только в налоговых реестрах. Принадлежность ее владельцев к шляхетскому сословию во второй половине XV в. уже не ставилась под сомнение. Столь же очевидна и генетическая связь этих шляхтичей со своими менее удачливыми односельчанами. Иначе говоря, на Самборщине мы имеем дело не с низведением до уровня замковых слуг потомков местных бояр, а, напротив, с сословным возвышением отдельных служек. Исследователи самборской шляхты располагают двумя копиями 1557 г. грамот князя Льва с «сокращенной структурой» - Мелентию Турковичу на Кульчицы и Стефану Лизде на Гордыню и Дорожево (на листах 309-310 книги 9 Литовской Метрики), а также подтверждением Казимира Ягеллончика.
Владелец части Кульчиц «пан Грицко, ловчий кролев, Сметанъка», впервые упоминается в списке «сведцев» грамоты 1422 г. самборского старосты Осташка Давыдовского. Затем он вместе с Петром и Андреем Кульчицкими появился в разъезжей грамоте 1425 г. старосты Влодка. В июле 1437 г. неизвестный по имени сын Сметанки и «Андрей, брат Сметанки», засвидетельствовали шляхетство Андрея Дзецятковича40 .
Полвека спустя численность Кульчицких заметно увеличилась. Запискам 1487-1491 гг. известны Проц (Прокоп) и его постоянные оппоненты (и, кажется, племянники) родные братья Занько, Грицко и Федор41 . В 1498-1500 гг. вдова Проца, Фемка, судилась сначала с деверем Михно (Михаилом), а после смерти последнего – с его сыновьями Андреем и Иваном: в свое время Михаил выгнал ее из Кульчиц, на части которых покойный Проц записал ей 24 гривны вена42 . В налоговом реестре 1508 г. упоминаются заплатившие по 6 грошей Степан и Андрей Кульчицкие. В 1515 г. говорилось только о владельце одного лана в Кульчицах Михаиле43 . Кем бы не приходились друг другу эти шляхтичи и сколько бы Кульчицких не насчитывалось к тому времени, ясно одно: все они владеют лишь 1 ланом земли и их материальному положению не позавидует даже кмет среднего достатка.
Крайне скупы известия судебных записок о Гордыньских. Упомянутый в июле 1496 г. шляхтич Антон, «дедич части Гордыни» – это заплативший в 1508 г. с части Былины (в тексте – Budyna) 3,5 гроша «Антоний Гордыньский». Машко Гордыньский в августе 1491 г. за 50 гривен приобрел часть села у львовского шляхтича Петра Путатицкого. Записка от 9 января 1504 г. говорит о нем как о кредиторе Ивашка Корналовского. Третий известный Гордыньский – дедич соседнего одноланового Городища Федько – получил четверть лана в Гордыни как 10-гривенный залог от неких Анны и Маруси (1501 г.) и 5-гривенный – от дочери Ивана Летыньского и Фемки Гордыньской Шимки (1503 г.)44 . В судебных записках, разумеется, нет даже намека на то, что королевское село Дорожев имело хоть какое-то отношение к Гордыньским.
Судебным запискам XV в. известны только двое Шептицких. Федор с Шептиц в феврале 1469 г. «очистил» свое шляхетство, а в марте 1471 г. за 50 гривен уступил все свои земли в Шептицах родному племяннику Сенько. Еще один связанный с ними документ XV в. – сохранившаяся в подтверждениях 1552 г. Сигизмунда II Августа и 1582 г. Стефана Батория грамота 1469 г. Казимира Ягеллончика Федору Шептицкому и его племянникам Федору, Глебу и Сенько – подтверждал их права на владение селами Шептицы и Калнофосты с монастырем Св. Онуфрия в Самборском и селом Вощанцы – в Перемышльском поветах, «согласно грамоте пресветлого принцепса господаря Льва, князя Руси». Аутентичность этой копии вызывает большие сомнения, и дело даже не в упоминании львовой грамоты, а содержании самого королевского подтверждения: на протяжении всего XV столетия Калнофосты и Вощанцы никогда не принадлежали Шептицким. В 1508 г. единственный владелец шляхетской части Шептиц, Михаил, заплатил 3 гроша налогов. Согласно реестру 1515 г., ему принадлежал 1 лан земли45 . К середине XVI в. правовой статус шляхтичей из служебных сел заметно укрепился в связи с тем, что их ненобилитированные односельчане были низведены до положения обычных кметов.
Созаньские
Находившаяся между Старым Самбором и владычным селом Страшевичи Созань в конце 70-х годов XV в. была разделена между пятью совладельцами. Унаследованная от матери четверть Созани (4 дворища) принадлежала Васько Корналовскому, а затем его сыну Ивану (Ивашко). Записки рубежа XV-XVI вв. порою называют их Созаньскими46 .
В 1481 г. частями Созани владели Анна, женатый на Настьке Турецкой Дмитр и сын покойкого Федька Созаньского Петр. Последний в декабре 1496 г. обменял свою часть села на принадлежавшее Станиславу Кмите солтыство в саноцких Угорцах и покинул Самборщину. Другой Петр – сын Дмитра и Настьки – в апреле 1500 г. за 30 злотых заложил двух своих кметов Ивану Созаньскому-Корналовскому47 .
Владевшие в 1478 г. третью Созани Фемка и ее муж Станко, судя по всему, были предками всего разросшегося в XVI в. рода Созаньских. Станко последний раз упоминается в октябре 1506 г. в связи с граничным спором с соседом – владыкой Антонием. В 1508 г. его сыновья Мишко и Федько заплатили с частей Созани соответственно 10 и 3 гроша48 .
Несколько документов середины XVI в. позволяют пролить свет на происхождение Созаньских. 1 октября 1555 г. по инициативе 12 представителей различных придомков Созаньских было произведено разграничение Созани и Страшевичей. Его итоги вызвали крайнее неудовольствие владыки Антония, который был убежден, что установленные границы нанесут ущерб капитулу. Вероятно, в порыве гнева владыка во всеуслышанье заявил, «что он имеет право на село Созань или на определенные части названного села»49 . Казалось бы, для этого были все основания. Антоний располагал ягайловой грамотой 1407 г. перемышльской православной епископии и датированной 1292 г. грамотой князя Льва на село Страшевичи и «Созан манастырь святого Михаила» в подтверждениях 1549 г. короля Сигизмунда II Августа. Причем, в отличие от ягайлова привилея, где монастырь только упоминался, львова грамота содержала подробное описание границ земель, передаваемых «к церкви святого Спаса монастырю». Предъяви Антоний эту грамоту – и разграничение закончилось бы совсем иначе. Однако он предпочел умолчать об имеющихся у него документах. Сигизмунд II Август только подтвердил привилей 1535 г. своего предшественника, однако и в канцелярии Сигизмунда I не видели оригиналов подтвержденных актов: перемышльский владыка Лаврентий в 1535 г. предъявил королю копии «подлинных грамот светлейшего короля Владислава, деда нашего, и князя Льва», а для доказательства их аутентичности предоставил «грамоты шляхтичей Перемышльского повета с их печатями, которые удостоверяли, что они видели подлинные грамоты», и что их содержание отражено в копиях без каких-либо изменений50 . Замена оригиналов объяснялась, конечно же, необходимостью перевода с русского (староукраинского) на латынь. Текст обеих грамот не выдерживает строгой дипломатической критики.
Ответом Созаньских стало появление датированной 1287 г. грамоты князя Льва «боярину и слуге» Неруну о пожаловании 5 ланов с правом основать село Страшевичи и еще 3 ланов для церкви51 : в качестве образца фальсификаторы явно использовали какой-то локационный привилей времен польского господства. В контексте вышеизложенного едва ли можно согласиться с В. Ф. Инкиным, утверждавшим, будто «появление двух грамот князя Льва на имя разных лиц на Страшевичи совсем не связано с конфликтной ситуацией»52 . Конфликт был налицо. Другое дело, что обе стороны так и не решились использовать документы в судебной тяжбе. Почему? Думается, из-за реальной угрозы разоблачения подделок заинтересованной стороной. Какой же вывод следует из всего сказанного выше? В королевской канцелярии XVI в. можно было добиться подтверждения фальсификатов не только грамот русских князей, но и королевских привилеев столетней давности на староукраинском языке. Потомок поселившегося в 1375 г. под (Новым) Самбором волоха Вроцлава Антоний Радиловский, возможно, был искренне убежден в освященном традицией праве епископии на спорные земли, однако это вовсе не значит, что они действительно принадлежали церкви в годы княжения Льва Даниловича. Еще в большей степени это относится к притязаниям Созаньских на Страшевичи. Их легендарный предок мог обосноваться в небольшом заброшенном ктиторском монастыре и после захвата Червоной Руси Польшей, скажем, в последней четверти XIV в., когда Самборщина интенсивно заселялась шляхетской мелкотой сомнительного происхождения.
1 Пашин С.С. Червонорусские акты XIV-XV вв. и грамоты князя Льва Даниловича. Тюмень, 1996. С. 81-101.
2 Akta grodzkie i ziemskie (далее - AGZ). We Lwowie, 1880. T. 8. N 30, 33, 73, 91. S. 51, 66, 119-120, 151-152; We Lwowie, 1884. T. 10. N 30. S. 2.
3 Ibid. We Lwowie, 1888. T. 13. N 1963, 2672, 2983, 3605, 3661. S. 140, 191, 214, 259, 263.
4 Ibid. N 491, 1870, 4940, 6579, 6706-6707. S. 42, 134, 385, 542, 552; We Lwowie, 1901. T. 17. N 157, 1000. S. 13, 97; We Lwoiwe, 1903. T. 18. N 108, 111, 543-544, 565, 1541. S. 17-18, 80-81, 84, 226.
5 Ibid. T. 18. N 63, 1310-1311, 1563, 3607. S. 11, 194, 228, 503; Маркевич О. Невiдома грамота князя Льва Даниловича // Архiви Украiни. 1968. № 5. С. 25-29; Пашин С.С. Указ соч. С. 92-94.
6 AGZ. T. 17. N 2634. S. 302; T. 18. N 2370, 2478, 2588, 2659. S. 346, 364, 383, 393; Zrodla dziejowe (далее - ZD). Warszawa, 1902. Cz. 1. S. 109.
7 AGZ. T. 13. N 1891-1892, 1917, 1922, 1924. S. 136-137. Добаневичи находились на стыке Перемышльского и Самборского поветов Перемышльской земли и Городокского повета Львовской земли, ныне - в Городокском районе Львовской области.
8 Ibid. N 68, 139, 1012, 1024, 1219, 1549. S. 10, 18, 75-76, 87, 108.
9 Ibid. N 1997. S. 142; We Lwowie, 1889. T. 14. N 656, 658-661, 663-664. S. 82-83.
10 Ibid. T. 13. N 2269, 2457. S. 161, 175.
11 ZD. T. 18. Cz. 1 (B). S. 9.
12 AGZ. T. 13. N 1887, 1951-1952, 1955. S. 135, 139; T. 18. N 4047. S. 550; ZD. T. 18. Cz. 1. S. 110.
13 AGZ. T. 13. N 34, 7286, 7345. S. 6, 598, 602; T. 14. N 2690. S. 350.
14 Ibid. T. 13. N 6860. S. 558; T. 18. N 15, 20, 22. S. 3-4.
15 Kodeks dyplomatyczny malopolski. W Krakowie, 1887. T. 3. N 737. S. 137-138.
16 См. напр.: AGZ. T. 17. N 687, 725, 744-745, 765-766, 839, 1001, 1691-1692, 1730, 1738. S. 66, 70-71, 74, 81, 97-98, 177, 182, 184; T. 18. N 193, 1084. S. 28, 165; We Lwowie, 1906. T. 19. N 2985-2990. S. 546-548.
17 Ibid. T. 17. N 1691-1692. S. 177; T. 18. N 1470, 1889, 2036, 2343, 3064. S. 215, 277, 300, 341, 442.
18 Ibid. T. 18. N 671-672, 3886. S. 103, 533-534.
19 Ibid. N 2863, 2880, 2959, 3063-3064, 4231, 4233, 4424. S. 420-422, 431, 442, 573, 593; ZD. T. 18. Cz. 1. S. 109, 129.
20 Линниченко И.А. Критический обзор новейшей литературы по истории Галицкой Руси // Журнал министкрства народного просвещения. 1891. Май. С. 487; Генсьорський А.I. З коментарiв до Галицько-Волинського лiтопису (Волинськi i галицькi грамоти XIII ст.) // Iсторичнi джерела та iх використання. 1969. Вип. 4. С. 176-177.
21 Codex epistolaris saeculi XV. Cracoviae, 1891. T. 2. P. 78.
22 AGZ. T. 13. N 3790, 5468, 5475, 6391, 6457-6458. S. 273, 442-443, 525, 530.
23 Ibid. N 6129. S. 502-503; T. 18. N 462, 974. S. 69, 147-148.
24 Ibid. T. 18. N 190, 1022, 1314, 2777, 3467. S. 154, 195, 279, 410, 485-486.
25 Ibid. T. 17. N 3293,4285-4286. S. 384, 539; T. 18. N 4015, 4102-4103, 4195, 4213, 4219, 4352. S. 547, 558-559, 569, 571-572, 586.
26 ZD. T. 18. Cz. 1. S. 110, 128.
27 AGZ. T. 13. N 1489, 4571, 4776. S. 104, 347, 370; T. 18. N 1022. S. 154.
28 Ibid. T. 17. N 408-410. S. 36-37; T. 18. N 219. S. 31.
29 Ibid. We Lwowie, 1891. T. 15. N 4010. S. 507; T. 18. N 1260, 1818. S. 187-188, 262-263; T. 19. N 2996-2997. S. 550-551.
30 Ibid. T. 17. N 3593. S. 430-431; T. 18. N 2622, 3097. S. 388, 445.
31 Ibid. T. 18. N 1944, 2229. S. 286, 327; ZD. T. 18. Cz. 1. S. 110.
32 AGZ. T. 18. N 2247, 2622, 2633. S. 327, 388-389; ZD. T. 18. Cz. 1. S. 110, 128.
33 AGZ. T. 13. N 479, 2189, 6897-6898. S. 41, 156, 562; T. 17. N 771. S. 75; T. 18. N XCIV, 1258-1259, 2846. S. 168, 187, 419; ZD. T. 18. Cz. 1. S. 110, 129.
34 AGZ. We Lwowie, 1876. T. 6. N 2-3, 5-6, 14. S. 2-6, 8-11, 20-21; Южнорусские грамоты / Собр. В. Розовым. Киев, 1917. Т. 1 (далее - ЮГ). № 53. С. 97; Materialy archiwalne, wyjete glownie z Metryki Litewskiej od 1348 do 1607 roku / Wyd. A. Prochaska (далее - MA). N 101. S. 78-79; Гошко Ю.Г. Населення Украiнських Карпат XV-XVI ст. Заселення. Мiграцii. Побут. Киiв, 1976. С. 19.
35 ZD. T. 18. Cz. 1 (B). S. 9-10, 21, 28, 39-40. Ср.: MA. N 101. S. 78-80.
36 AGZ. We Lwowie, 1875. T. 5. N 128, 131. S. 168-169, 171-172; T. 13. N 4158, 4251. S. 304, 312.
37 ZD. T. 18. Cz. 1. S. 114-116, 139-142.
38 ЮГ. № 53. С. 97.
39 Пашин С.С. Шляхетство позднесредневековой Польши: сословные критерии и пути нобилитации (на примере перемышльских конюхов XV-XVI вв.) // Европа на этапе от классического средневековья к новому времени. Сб.научн. трудов. Тюмень, 1991. С. 40-47.
40 ЮГ. №. 53. С. 98; AGZ. T. 6. N 14. S. 21; T. 13. N 457. S. 38.
41 Ibid. T. 18. N 2056, 3569, 3595, 3603. S. 302, 498, 502-503.
42 Ibid. N 2749, 2772, 2783, 2785, 3855. S. 405, 409, 411, 531.
43 ZD. T. 18. Cz. 1. S. 115, 140.
44 AGZ. T. 18. N 2118, 2564, 2954, 3214, 4232. S. 311, 379, 430, 457, 573; ZD. T. 18. Cz. 1. S. 115, 141.
45 AGZ. T. 6. N 92. S. 132-133; T. 18. N 17, 225-226. S. 3, 32; ZD. T. 18. Cz. 1. S. 114, 139.
46 AGZ. T. 18. N 1305, 2545-2546, 2635, 2855, 2947, 3771, 4003, 4038. S. 194, 376, 390, 420, 430, 523, 545, 549.
47 Ibid. T. 17. N 2914. S. 338; T. 18. N 1459, 1558-1559, 2859. S. 214, 228, 420.
48 Ibid. T. 17. N 3597. S. 431; T. 18. 1106. S. 168.ZD. T. 18. Cz. 1. S. 116.
49 AGZ. T. 19. N 3092. S. 632.
50 AGZ. We Lwowie, 1878. T. 7. N 26. S. 50-52; Грамоти XIV ст. Киiв, 1974. № 1. С. 9-10.
51 Петрушевич А. О галицких епископах со времени учреждения Галицкой епархии, даже до конца XIII в. // Галицкий исторический сборник, издаваемый Обществом Галицко-русской матицы. Львов, 1854. Вып. 2. Прим. 72. С. 157-159.
52 Iнкин В. Ф. Чи е iсторична основа в фальсифiкатах грамот князя Льва Даниловича // Вiсник Львiвського унiверситету. Серiя iсторична. 1988. Вип. 24. С. 61.
