Пузанов В.В. Качественные характеристики великокняжеской и «племенной» элиты IX–X вв. в «Повести временных лет»: социальные образы и этнический фактор

(Работа выполнена при поддержке РГНФ (проект №  06-01-91104а/У).

Древнерусское общество не являлось ни «классовым», ни «сословным». Однако оно, несомненно, было стратифицированным. Более того – для Древней Руси характерна не только социальная иерархия, но и иерархия князей, общин, территорий и этнических групп. Эта иерархичность начала формироваться уже в ходе славянского расселения в Восточной Европе. Но наиболее важные, системообразующие ее элементы выкристаллизовались, видимо, в конце IX – начале XI в. – когда закладывались основы древнерусской государственности и народности1 . Естественно, что такая многовекторная иерархичность не могла не отразиться на процессе формирования правящей элиты, механизме и особенностях воздействия на него этнокультурного фактора. В настоящем сообщении мы коснемся лишь одного из аспектов сложной и многогранной проблемы – восприятия составителем «Повести временных лет» (далее – ПВЛ) процессов формирования древнерусской правящей элиты в контексте этнокультурного взаимодействия на полиэтничном пространстве Восточной Европы IX – начала XI вв.2 

Для обозначения представителей высшей правящей элиты некняжеского происхождения в ПВЛ использовались два основных термина – бояре/боляре и мужи. Термин бояре/боляре, судя по всему, был книжного происхождения и «до начала XII в. не связан с обозначением представителей конкретных общественных групп». Собственные же, оригинальные названия высшей господствующей элиты в X–XI вв., вероятно, «складывались вокруг терминов “мужи”–“мужи князя”»3 .

«Мужь» – «древнейшее название взрослого мужчины», употребляется в разных значениях4 . Несмотря на то, что и «человекъ» и «мужь» обозначают «человека в противопоставлении зверю, животному», между ними были и существенные различия5 . Одно из них – социальное: «муж всегда противопоставлен холопу, рабу, тогда как человеком могут назвать и холопа»6 . В ПВЛ понятие муж применяются в нескольких значениях. Пожалуй, наиболее распространенным являются мужчина и муж (супруг)7 . Кроме того, в зависимости от принадлежности к той или иной социальной и даже этнической среде, в текстах дается «качественная характеристика» мужа. Нас собственно, она и интересует в первую очередь, помогая пролить свет на восприятие летописцем иерархии элит и факторов ее определяющих. Впервые такая «качественная характеристика» применяется летописцем в отношении полян, которые, если верить ему, «бяху мужи мудри и смыслени»8 . После «призвания варягов», а, следовательно, вокняжения рода Рюриковичей на страницах ПВЛ появляется «муж» в новом значении – княжий, княжеский9 . Показательно, что «мужи» могут быть только у Рюриковичей (княжие), да еще у византийского императора (т.е., «царевы», «царские»)10 . Таковых нет ни у полянских Кия с братьями, ни у древлянского Мала, ни у князей других восточнославянских племенных объединений. Подобное отношение летописца можно было бы объяснить тем, что у восточнославянских князей, как представляется, не было постоянных дружин11 . Однако и относительно варягов Аскольда и Дира, у которых дружины должны быть были по определению (исходя из скандинавских традиций), ни дружины12 , ни мужи не упоминаются. Что тоже понятно, ведь для летописца Аскольд и Дир «неста князя, ни рода княжа»13 , более того «не племени» Рюрикова, а мужи его, бояре14 . Иными словами, они сами княжие мужи, не по чину вокняжившиеся. Тем не менее, собственно мужи, и даже не простые, как увидим ниже, имелись и у полян, и у древлян, и у хазар и печенегов… Но княжих мужей у них летописец не знает (либо сознательно не замечает?).

Среди княжих мужей также существует градация по качественным признакам. Из общей массы летописцем выделяются «мужи добры и смыслены»15 . Понятия «нарочитые»16  и «лучшие» в отношении княжих мужей не применяются. Зато упоминаются по разу мужи «лепшие»17  и «великие»18 .

Таким образом, важнейшими отличительными качественными характеристиками для «мужей» принадлежавших к высшей правящей элите являлись «добры и смыслены». Эти качества, видимо, являются отличительными признаками знатности, что в какой-то мере сближает таких мужей с князьями, причем не только Рюриковичами19 , но и иностранными20 , и, отчасти, видимо, князьми союзов племен21 . Однако сочетание «добры и смыслены» для характеристики князей не употребляется. Это обстоятельство можно объяснить следующим образом. Понятие «добрыи» многогранно22  и употребляется в ПВЛ в разных значениях. Но как средство качественной характеристики оно менее выразительно и «элитно», чем «смыслены» и «мудры». «Добрыми» могут быть не только мужи23 , но и жены (супруга)24 , девицы25  и старцы26 , пастыри27 , гости28 , просто люди (человеци)29 . «Доброй» может быть старость30 , и в целом жизнь31 . (Летописец также использует оппозиции добрые–злые32 , доброе–злое33 ). «Добрыми», а следовательно и не добрыми, могут быть знаменья34 , мысли (помыслы, замыслы)35 , честь (почести)36  и даже дань37 . Летописец может применить понятие «доброе» в высоком смысле38 , и в весьма приземленном39 . Немаловажно отметить, что понятие «добрыи» может употребляется в переносном смысле и явно в издевательском тоне40 , чего нельзя сказать о применении понятий «смыслены» и «мудры». Неудивительно поэтому, что «добрыи» не прилагается к князьям41 . Правда, рассматриваемое понятие используется в отношении Ольги, но только для характеристики ее красоты: византийский император «видевъ ю добру [выделено мною. – В.П.] сущю зело лицемъ и смыслену, оудививъся царь разуму ея»42 . При этом, констатация телесной красоты княгини подчеркивает ее женскую сущность, тогда как указание на необычайные смысленость и разум – суть более элитарные качества, выделяющие Ольгу не только на фоне женщин, но и мужей («яже бе мудреиши всех человекъ»43 ).

«Смысленость» и «мудрость» близки по значению. Однако, с точки зрения летописца, мудрость – более элитное качество. Помимо упомянутых мужей-полян44 , данное определение дважды прилагается к Соломону45 , по одному разу – Владимиру и Ольге. В качестве оппозиции мудрости противопоставляется невегласство (невежество). При этом мудрость не спасает от греха и погибели, как в ситуации с Соломоном, тогда как невеголосъ (случай с Владимиром) может обрести спасение46 . Впрочем, невегласство Владимира, скорее всего, означало, с точки зрения летописца, не отсутствие мудрости, а его неприобщенность в тот момент к христианству. В мудрости же своего князя-крестителя, даже в языческом сотоянии, книжник, видимо, нисколько не сомневался, вложив в уста болгарских послов знаменательное обращение: «Яко ты князь еси мудръ и смысленъ»47 . Ни один князь, ни один человек, не удостоен летописцем такой характеристики. Исключение, опять же, составляет Ольга, которую летописец называет и мудрой48 , и смысленой49 , однако употребляет данные понятия порознь.

Не случайно, видимо, только к полянам употребляется понятие «мужи мудри и смыслени». Учитывая характер отношения Владимира к варягам и полянам50 , в этом можно увидеть не только показатель высокой степени престижности принадлежности к полянам (выше, чем к варягам) и, прежде всего, к киевской общине (ведь от тех мудрых и смысленых полян, «есть Поляне в Киеве и до сего дне»51 ), но и определенный символизм: во главе мудрых и смысленых полян мудрый и смысленый князь, а вместе они – во главе Руси (не случайно и «поляне, яже ныне зовомая Русь»52 ). О мудрости и смысленности князя (да и киевлян/полян) свидетельствует, как увидим, и осознанный выбор веры.

Уже из вышесказанного следует, что «смысление» и «мудрость» качества не только социальные, но и этнические. Показательно, что «смыслени» и «мудри» летописец применяет для характеристики всех представителей полянской общности («бяху мужи мудри и смыслени»)53 , тем самым выделяя полян особо из всех других славянских и неславянских этносов, и придавая понятиям «смыслени» и «мудри» «племенное качество» (т.е., качество свойственное этносу). Может создаться впечатление, что определенные элитарные качества, свойственные социальной элите, переносятся на всю этнополитическую общность – «полян». Но это впечатление, видимо, обманчиво. Для летописца, судя по всему, элитарные «этнические качества» полян, отличающие их от других этнических общностей, возвышающие над ними, первичны, врожденны и естественны. Эта особенность полян особо наглядно проявляется при сопоставлении с другим, отмеченным элитными качествами этносе – варягами. В отношении последних употребляется даже больше (по количеству, но не качеству) престижных эпитетов, чем в отношении полян: Владимир «…изъбра от нихъ [варягов. – В.П. ] мужа добры и смыслены и храбъры, и раздая имъ грады. Прочии же идоша Цесарюград…»54 . Однако здесь «добры и смыслены и храбъры» – личные качества отобранных Владимиром мужей, а не племенные качества варягов в целом. Показательно, что автор ПВЛ несколько снижает элитарность эпитетов, прилагаемых к варягам по сравнению с Н1Л, в которой читается: «И избра от них мужи добры и храбры и мудры…»55 .

Понятие «мудры» применяется в ПВЛ и к мужам византийского императора56 , что также, видимо, свидетельствует о высокой престижности принадлежности к данной этнополитической общности57 .

Показательно, что в ПВЛ, равно как и в Н1Л ни «мудры», ни «смыслены» не применяются в отношении элиты восточнославянских племенных союзов. Для характеристики последней характерно употребление словосочетаний «лучьшие» и «нарочитые» мужи58 . При этом, с точки зрения автора ПВЛ, «нарочитые» мужи стояли выше «лучьших». Это следует, например, из рассказа о мести Ольги древлянам за Игоря. Так, после того как «послаша Деревляне лучьшие мужи числом 20»59 , Ольга выдвигает следующее требование: «…Да аще мя просити право, то пришлите мужа нарочиты, да в велице чти приду за вашь князь… Се слышавшее Деревляне собрашася лучьшие мужи, иже дерьжаху Деревьску землю и послаша по ню»60 . Следовательно, «лучьшие» и «нарочитые» мужи не одно и тоже. «Нарочитые» здесь каким-то образом связаны с управлением, это не просто «лучьшие», а «лучьшие…, иже дерьжаху Деревьску землю». Кто это были? Князья племен, входивших в состав древлянского племенного союза, подчинявшиеся Малу? Представители совета старейшин древлянского союза племен? Представители княжеских родов? Нобилитета? Вряд ли на этот вопрос можно дать исчерпывающий ответ.

Возможно, в какой-то мере ситуацию проясняют летописные известия, связанные с деятельностью Владимира. Так, задумав построить порубежные города, он «…поча нарубати муже лучьшие [выделено нами. – В.П.] от Словень и от Кривичь, и от Чюди, и от Вятичь, и от сихъ насели грады…»61 . Вряд ли здесь речь шла о родоплеменной знати62 . Скорее всего, Владимир отбирал лучших воинов. Иными словами, «муже лучьшие» это те, кто обладает определенными личными качествами. В данном случае – хорошие воины63 . Другой пример. Владимир, «оустави въ гриднице пиръ творити и приходити боляром и гридем, и съцьскымъ, и десяцьскым, и нарочитымъ мужем [выделено нами. – В.П.] при князи и безъ князя»64 . Отсюда, кажется, следует, что нарочитые не входили в княжескую администрацию, а следовательно, вероятнее всего, являлись представителями или реликтами родо-племенной знати, в данном случае – полянского нобилитета. Таким образом, «лучьшие мужи» – люди, добившиеся социального положения своими личными достоинствами, а «нарочитые» – приобретшие достоинство по рождению?

В этой связи интересны параллельные места в ПВЛ и Н1Л о событиях 1015 г., в частности, об избиении новгородцами приведенных по приказу Ярослава Владимировича варягов и о последовавшей затем мести князя горожанам. В ПВЛ речь идет о том, что Ярослав подверг избиению нарочитых мужей («позва к собе нарочитые мужи, иже бяху иссекли варягы [и] обольстивъ и иссече»65 ). В Н1Л «нарочитым мужам» ПВЛ соответствуют «вои славны тысяща» («И се слышавъ, князь Ярославъ разгневася на гражаны, и собра вои славны тысящу, и, обольстивъ ихъ, исече…»66 ). Вряд ли в последнем случае речь шла о тысяче погубленных воинов. Скорее всего, здесь имелись ввиду те, кто держал новгородскую военную организацию – «тысячу»67 . В таком случае, в числе таковых могли быть сотские и десятские. Следует ли из этого, что в одном случае сотские и десятские могли включаться в число «нарочитых» (как в последнем случае), а могли и не включаться (как в вышеописанном эпизоде с распоряжением князя Владимира)? Как бы там ни было, Ярослав, скорее всего, «избил» именно тех новгородцев, которые, перефразируя выражение в отношении древлян, «дерьжаху» Новгород.

Нельзя исключать еще одной возможности – приема гиперболизации, допущенной летописцем в фольклорном, так сказать, стиле. «Тысяча» в таком случае – просто много. Тем самым подчеркивалось не только значительное количество жертв княжеского произвола, но и усиливался драматизм ситуации, еще больше подчеркивающийся последовавшим затем раскаянием князя и незлопамятностью новгородцев.

Впрочем, прилагательное «нарочитый» имело достаточно много значений68 . Вполне вероятно, что к началу ведения летописания понятие «нарочитый муж» уже утратило первоначальный социальный смысл, и могло применяться летописцем достаточно произвольно, тем более что понятия «нарочитый» и «лучший» близки по смыслу.

Такая «качественная» градация, проводимая в ПВЛ на социальном и этническом уровнях, достаточно прозрачна. Понятия «добры», «мудры» и «смыслены» в том виде, в котором применяются, обладают не только ярко выраженной позитивной семантикой, но и, если так можно выразиться, «абсолютным», «безотносительным» качеством. Тогда как «лучшие» и «нарочитые» – качества относительные. Можно, например, быть «лучшим» и среди живших «звериным образом» «племен», и даже среди печенегов, откровенно находящихся внизу на выстраиваемой летописцем «этнической лестнице» престижа69 . С этой точки зрения даже у заведомо непристижных этнополитических общностей могли быть свои «лучшие» и «нарочитые». Но среди них не могло быть «добрых», «смысленых» и, тем более, «мудрых».

Раз имелись мужи «смыслены», следовательно, по логике вещей, должны были иметься и «несмыслены». Однако таковые упоминаются в ПВЛ только применительно к периоду конца XI в.70  Это неудивительно, ведь и летописец, и общество в целом, идеализировали древность, эпоху «древних князей». Особенно наглядно это прослеживается при анализе использования летописцем эпитета «храбрый», также имевшего элитарную семантику. Таковой употребляется в Лаврентьевском списке ПВЛ всего несколько раз в отношении: 1) жен гилий, занимающихся мужскими делами и повелевающих своими мужьями71 ; 2) воев, собранных Ольгой и Игорем для похода на древлян72 ; 3) воев Святослава73 ; 4) князя Мстислава Владимировича74 . Помимо этого «храбрый» присутствует в цитате из Святого писания (Ис. 3, 1–2)75 . В Ипатьевском своде, наряду с вышеприведенными вариантами, «храбрыми» названы князь Святослав76  и мужи-варяги, которых избрал Владимир себе на службу и которым раздал грады77 . Таким образом, эпитет «храбрый», относительно Руси, применяется только дважды к войску Святослава, дважды к князьям и один раз к княжим мужам варяжского происхождения. «Храбрый» – не просто мужское78 , но сугубо воинское качество. Причем летописец использует данное понятие для характеристики героев далекой старины, легендарной эпохи «первых князей». Характерен и подбор самих князей с качественными характеристиками «храбрый» – Святослав и Мстислав. Оба – олицетворение воинской доблести, идеал князя-воина, чьи подвиги поросли преданиями и легендами. Один раз упоминается «храбрьство/хоробрьство» в связи с событиями, последовавшими после ослепления Василька Теребовльского, но опять же применительно к древним князьям79 . Здесь противопоставляются «древние» князья, «собравшие» Русскую землю и покорившие ей другие земли, и князья «нынешние», которые усобицами губят Русскую землю.

Несколько по иному, но с еще большим уклоном в древность, расставлены акценты в Н1Л. В ней помимо Святослава, его воев80 , варягов, отобранных Владимиром81  «храбрыми» названы Игорь и Олег82 .

В последствии функциональное разделение обязанностей приведет к дифференциации дружины на «бояр думающих» и «мужей хоробствующих»83 . В рассматриваемое же время можно отметить только естественную дифференциацию сюжетов (связанных с принятием мудрых решений и с воинскими подвигами), но, видимо, не самих функций. Показательно, что тема подвига у летописца не является выраженной. И хотя у него имеется красочный рассказ о Святославе, сюжетов с реальными единоборствами всего два: отрока с печенежином и Мстислава с Редедей. То ли наша дружинная среда была бедна на предания, то ли летописца они особенно не интересовали84 .

Таким образом, именно благоразумие, ум и мудрость, в представлении летописца являются главными отличительными чертами представителей высшей правящей «элиты» формировавшегося древнерусского государства. Это их главные «социальные качества», позволяющие выполнять соответствующие функции. Показательно, что именно эти качества, в представлении летописца и, если верить летописи, общества, способствовали тому, что Русь, осознанно, приняла христианство. Так, Владимир, приняв сердцем рассказ греческого философа, решил все таки проверить на деле какая вера лучше: «Володимеръ же положи на сердци своемъ, рекъ пожду и еще мало, хотя испытати о всех верах»85 . Но прежде он, как и подобает «мудрому и смысленому» князю созвал вече86  на котором поведал о миссионерских посольствах и спросил совета у бояр и старцев градских: «…И рече имъ: “Cе приходиша ко мне Болгаре, рькуще прими законъ нашь, посемь же приходиша Немци и ти хвалях законъ свои. По сихъ придоша жидове. Се же послеже придоша Грьци, хуляше вси законы, свои же хваляше… Да что оума придасте, что отвещаете”. И реша бояре и старци: “Веси княже, яко своего никтоже не хулить, но хвалить. Аще хощеши испытати гораздо, то имаше оу собе мужи, пославъ испытая когождо их службу…”. И быс люба речь князю и всемъ людемъ»87 . Таким образом, бояре и старци градские предложили князю то решение, до которого он уже сам раньше их додумался (и это понятно, князь то мудрее и смысленее всех). Естественно, что для столь ответственного задания как «испытание вер» «избраша мужи добры и смыслены» которые воочию на местах, ознакомившись с верами, убедились в превосходстве православия, о чем и поведали по возвращении князю и боярам. Последние одобрили такие предпочтения, сославшись на авторитет княгини Ольги: «Аще бы лихъ законъ Гречьскии, то не бы баба твоя прияла Ольга, яже бе мудреиши всех человекъ»88 .

Таким образом, замыкается кольцевая композиция: решение исходит от князя, независимо подтверждается боярами и старцами градскими, проверяется мужами «добры и смыслены» и освящается авторитетом «мудрейшей из людей», первой княгини-христианки Ольги, выступающей здесь в качестве своеобразной внешней санкции. Однако, подтвердив мудрость принятого князем решения авторитетом его мудрой бабки, бояре предоставили право последнего выбора самому Владимиру: «Отвещавъ же Володимеръ, рех: “Идемъ крещенье приимемъ?” Они же рекоша: “Где ти любо”»89 . И далее Владимир все осуществляет опять же осмыслено: идет на Корсунь и диктует Константинополю свои условия. Взяв город, он требует у императоров Василия и Константина руки их сестры. На брошенный ему последними упрек, что, де, не может христианка выйти замуж за язычника, Владимир заявляет: «Яко азъ крещюся, яко испытахъ преже сихъ днии законъ вашь, и есть ми любо вера ваша и служенье»90 . Иными словами, князь подчеркивает, что он крестится, но не потому, что недостойно христианке выйти замуж за него – язычника, а потому, что «испытал» греческую веру и она ему люба. Вскоре Господь явил князю чудо с ослеплением и прозрением (наступившим после того, как князь принял святое крещение), тем самым явил свою силу и окончательно убедил князя и его дружину в том, сколь и воистину «великъ Богъ… хрестеянескъ»91 . Таким образом, здесь все «смыслено» и «мудро», с одной стороны, и все предопределено – с другой92 .

Характерно, что и сам народ принял христианство вполне осмысленно, здраво рассудив, что если бы это было плохо, то князь и бояре не приняли бы крещения93 . Таким образом, народ верит в мудрость и особую избранность «элиты», главным свойством которой является умение правильно принимать решения на общую пользу и тем самым, в свою очередь и на своем уровне, тоже демонстрирует «элитарные» качества – «смысление» и «мудрость». Как здесь не вспомнить о предках этих здраво рассудивших киевлян, «мудрых и смысленых» полянах.

Показательно, что «правильность» принимаемого решения об «испытании вер» была предопределена изначально, начиная с принятия решения князем. Тем не менее, и сам князь, и бояре, и мужи «добры и смыслены», и «людье», продолжают «играть» заданную «роль» до конца. А где же Божественная воля? Она, конечно же, прослеживается за всей этой «предопределенностью». Но «правила жанра» требуют осязаемого изъявления воли Господней, своеобразного Божьего благословения и акту крещения Руси, и самой вере православной («греческой»). И такое волеизъявление и проявляется в акте «ослепления-исцеления» Владимира.

Таким образом, из рассмотренных выше понятий, характеризующих «элитные качества» особо маркирующим является «смыслени», как наиболее часто употребляемое и как наиболее важное для выполнения правящих функций («мудрые/мудрый», все-таки, более книжное). Характерно, что оно применяется только в отношении полян и отдельных княжих мужей – представителей высшей правящей элиты формирующегося Древнерусского государства. Ни другие этнические общности, ни их отдельных представителей летописец «смыслеными» не называет, за исключением упоминавшихся польского короля Болеслава94  и принятых Владимиром на службу варягов. Исключение, оказанное Болеславу, можно объяснить как его королевским достоинством, которое, в общем то, надэтнично95 , так и его особыми личными качествами, особой, свойственной ему «удачей», в чем русские имели возможности убедиться на собственном опыте. В отношении варягов возможны два объяснения. Во-первых, речь идет именно об отобранных Владимиром варягах. Поэтому летописец мог их характеризовать уже как представителей высшей русской правящей элиты, а не как лучших представителей варяжского племени. Во-вторых, давно замечено, что при составлении средневековых генеалогий принадлежность к варяжским предкам являлась престижной96 . Однако еще более престижной являлась принадлежность к варягам-руси, из которой то изначально и выходила основная масса правящей элиты. Не случайно летописец создал свой конструкт варяжской руси, отличающий ее от остальных варягов, и попытался, через представления о родоначальнике, генетически связать с этой русью и полян/киевлян, и новгородцев (словен ильменских)97  – представителей двух наиболее значимых для летописца восточнославянских этнополитических образований. Тем самым, фактически, решалась проблема идентификации уже собственно славянской руси времени составления летописи: «поляне, яже ныне зовомая Русь»98 ; «[и] беша оу него Варязи и Словении и прочи прозвашася Русью»99 .

 1 См.: Пузанов В.В. Образование Древнерусского государства: межэтнический симбиоз и иерархия территорий // Долгов В.В., Котляров Д.А., Кривошеев Ю.В., Пузанов В.В. Формирование российской государственности: разнообразие взаимодействий «центр–периферия» (этнокультурный и социально-политический аспекты). Екатеринбург, 2003. С. 99–194.

 2 При анализе материала за основу взят Лаврентьевский вариант ПВЛ.

 3 Завадская С.В. «Болярин» – «боярин» в древнерусских письменных источниках // Древнейшие государства на территории СССР: Материалы и исследования, 1985 год / Отв. ред. А.П. Новосельцев. М., 1986. С. 89–94.

 4 См.: Колесов В.В. Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека. СПБ., 2000. С. 85–87, 164–167; Львов А.С. Лексика «Повести временных лет». М., 1975. С. 220–222 и др.

 5 См.: Колесов В.В. Указ. соч. С. 163–167.

 6 Там же. С. 164.

 7 Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). Т. 1. Лаврентьевская летопись. М., 1997. Стб. 15–16, 26, 49, 56(2), 57(2), 58(3), 71, 80–81(5), 89, 93, 109, 121, 128, 143, 166, 176, 180 и др. В том числе и в цитатах из Библии (Там же. Стб. 77, 146.

 8 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 9.

 9 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 20, 23, 32 (2), 46, 53, 54, 59, 66, 107(2), 108, 110, 116, 143, 149, 198–199, 202, 229–230, 262–263 (2), 265, 268, 272(2), 274, 275.

 10 ПСРЛ.Т. 1. Стб. 31, 38, 49, 70.

 11 См.: Пузанов В.В. У истоков восточнославянской государственности // История России: Народ и власть. СПб., 1997. С. 17.

 12В ПВЛ дружина, как соответствующий институт, впервые встречается у Игоря (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 46).

 13 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 23.

 14 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 20.

 15 Владимир, перед тем как спровадить варягов в Византию, «избра от нихъ мужи добры, смыслены и добры [здесь и далее выделено мною. –В.П.]» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 79). В Ипатьевской летописи содержится более точный вариант: «…Изъбра от нихъ мужа добры и смыслены и храбъры» (ПСРЛ. Т. 2. Ипатьевская летопись. М., 1998. Стб. 66). В Новгородской первой летописи понятию «смыслены» в данном эпизоде соответствует понятие «мудры» – «мужи добры и храбры и мудры» (ПСРЛ. Т. 3. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов (далее –Н1Л). М., 2000. С. 128). Для испытания вер «избраша мужи добры и смыслены числом 10» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 107).

 16 Возможно, исключение составляет следующее известие: Владимир «оустави на дворе в гридьнице пиръ творити и приходити боляром и гридем, и соцьскымъ, и десяцьскымъ, и нарочитымъ мужем при князи, и безъ князя…. Егда же подъпьяхуться, начьняхуть роптати на князь, глаголющее: “Зло есть нашим головам, да намъ ясти деревянными лъжицами, а не серебряными”. Се слышавъ Володимеръ, повеле исковати лжице сребрены ясти дружине, рече сице: “Яко сребромь и златом не имам налести дружины, а дружиною налезу сребро и злато, якоже дедъ мои и отець мои доискася дружиною злата и сребра”. Бе бо Володимеръ любя дружину и с ними думая о строе земленем, и о ратехъ, и [o] оуставе землянем»16 (ПСРЛ. Т.1. Стб. 126). Но здесь не вполне понятно, входили ли «нарочитые мужи», в дружину, или нет.

 17 Святослав «послаша лепшие мужи ко цареви» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 72).

 18 Упоминается в рассказе о поединке юного кожемяжича с грозным печенежином: «Володимеръ же великимь мужемъ створи того и отца его» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 124). В данном случае «великий» употребляется, видимо, в значении «старший, главный по положению» (см.: Словарь русского языка XI–XII вв. Вып. 2 (В – волога). М., 1975. С. 63), либо просто «большой муж» (что-то наподобие современного «большой человек») – то-есть, занимающий высокое место в дружинной иерархии, пользующийся особым уважением и доверием князя. Ср.: «Моисееви же възмогъшю, бысть великъ в дому Фараони. Бывшю цареви иному, взавидеша ему боляре» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 94).

 19 Летописец в уста прибывших для вовлечения Владимира в свою веру болгар-мусульман вкладывает следующие слова: «…Ты князь еси мудръ и смысленъ» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 84).

 20 Польский король Болеслав, по словам летописца, «бе бо… великъ и тяжекъ, яко и на кони не могы седети, но бяше смысленъ…» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 143).

 21 «Смысленые» представители «племенного княжья» на страницах летописи не встречаются, зато «добрые» имеются. Правда, так они характеризуются своими соплеменниками: «…А наши князи добри суть, иже распасли Деревьску землю» – говорят древлянские посланцы Ольге (ПСРЛ. Т.1. Стб. 56). Здесь, видимо, имеет место противопоставление добрые/хорошие (древлянские князья) – злой/плохой («аки волкъ» – ПСРЛ. Т. 1. Стб. 56) Игорь.

 22 См.: Словарь древнерусского языка (XI–XIV вв.): В 10 т. / Гл. ред. Р.И. Аванесов. Т. 3. (добродетельно–изжечися). М., 1990. С. 18–22.

 23 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 79, 107

 24 Соломон «о добрыхъ женах рече: “Драгъши есть каменья многоценьна, радуется о неи мьжь ея…» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 80).

 25 В договоре 945(4) г. «Аще будеть оуноша или девица добра» (ПСРЛ. Т. 1 Стб. 50).

 26 В 1106 г. «преставися Янь, старец добрыи, живъ лет 90, в старости мастите» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 281).

 27 Сбылось, по словам летописца, предсказание св. Феодосия «добраго пастуха, иже пасяше словесныя овца (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 212)

 28 Ольга, обращаясь к древлянским послам: «Добри гостье придоша» (ПСРЛ.Т. 1. Стб. 55).

 29 Узнав, что Антоний поселился на Святых горах «добрии человеци… приходяху к нему» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 157).

 30 Инок Тимофей «почивъ в старости добре» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 191).

 31 Обращаясь к почившему Феодосию летописец пишет: «Недоумею чим похвалити добраго твоего житья и въздержания» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 213).

 32 Епископы говорят Владимиру: «Ты поставленъ еси от Бога на казнь злымъ, а добрымъ на милованье…» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 127).

 33 Старец Иеремия имел дар провидения, «что речаше ли добро, ли зло, сбудяшется старче слово» (ПСРЛ, Т. 1. Стб. 190).

 34 В 1063 г. 5 дней Волхов шел вспять, «се же знаменье не добро быс» (ПСРЛ. Т. 1. Сб. 163).

 35 Под 1102 г., сообщая о знамении на солнце, летописец резюмирует: «Знаменья бо бывають ова на зло, ова ли на добро, на придущее лето вложи Богъ мысль добру в русьскые князи» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 276).

 36 Когда древлян вместе с лодьей бросили в яму и стали живьем хоронить, Ольга, издеваясь, наклонилась к яме и спросила «…добра ли вы честь?» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 56).

 37 «Не добра дань княже», сказали хазарские старейшины, увидев мечи, данные полянами в качестве дани (ПСРЛ. Т.1 Стб. 17).

 38 «…Ольга искаше доброе мудрости Божьи» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 18.)

 39 В рассказе, вложенном в уста греческого философа о христианской вере упоминается дерево, доброе «в ядь»: «…И виде жена [Ева. – В.П.] яко добро древо въ ядь и вземши снесть и вдасть мужу своему и яста». (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 89).

 40 См. примеч. 28, 36.

 41 Исключение – древлянские князья (См. примеч. 21).

 42ПСРЛ. Т. 1. Стб. 60.

 43 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 108.

 44 См. примеч. 8.

 45 См. примеч. 46.

 46 Ведя речь о наложницах Владимира Святославича, летописец сравнивает его с Соломоном, который «мудръ же бе, а наконецъ погибе. Се же бе невеголосъ, а наконець обреете спасенье» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 80); «Соламанъ… бысть мудр, но наконець поползеся…» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 97).

 47 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 84.

 48 «Яже бе мудреиши всех человекъ» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 108).

 49 См. примеч. 43.

 50 См.: Пузанов В.В. Норманнское военное присутствие на Руси в правление Владимира Святославича и Ярослава Мудрого // В кругу учеников, коллег, друзей: К 70-летию И.П. Ермолаева. Казань, 2002. С. 120–136.

 51 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 9.

 52 ПСРЛ. Т.1. Стб. 25–26.

 53 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 9.

 54 Цитируется вариант, представленный в Ипатьевском летописном своде, которому, в данном случае, следует отдать предпочтение перед чтением Лаврентьевского списка ПВЛ.

 55 Н1Л. С. 128.

 56Император послал к Святославу «злато и паволоки, и мужа мудра» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 70).

 57 Византийцы, видимо, с точки зрения русских, обладали не только такими качествами как хитрость, коварство; но и ум, сообразительность, мудрость.

 58 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 55, 56–57, 121, 126, 140.

 59 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 55.

 60 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 56–57. – М.Б. Свердлов, полемизируя с Г.В. Абрамовичем, посчитал необоснованными проводимые последним «социальные различия “лучших” и “нарочитых” мужей». Однако продемонстрированный М.Б. Свердловым прием анализа источника и ведения полемики трудно назвать научным. Исследователь просто опустил «иже дерьжаху Деревьску землю» и получил устраивающий его конструкт: «…и послаша Деревляне лучьшие мужи числом 20 в лодьи Ользе… и пославши Ольга къ деревляномъ, рече имъ: “Да аще мя просити право, то пришлите мужа нарочиты…” Се слышавшее деревляне избрашася лучьшие мужи… и послаша по ню» (Свердлов М. Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. Л., 1983. С. 451, примеч. 101). Но вся «соль» то летописного сообщения заключается в том, что «нарочитые мужи», это не просто «лучшие», а «лучьшие… иже дерьжаху Деревьску землю».

 61 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 121.

 62Такой точки зрения. например, придерживается М.Б. Свердлов, усматривавший «политическое значение этой акции… в лишении племен их знати, способной противостоять великокняжеской власти» (Свердлов М. Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. Л., 1983. С. 41).

 63 Конечно, наличие среди этих «лучших мужей» представителей знати исключать нельзя, но понятно, что она не составляла большинства среди этих «лучших мужей».

 64 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 126.

 65ПСРЛ. Т. 1. Стб. 140.

 66 Н1Л. С. 174.

 67 По мнению А.Е. Преснякова, «”воев славнях тысящу” следует приравнять к старшине десяти сотен, перечисленных в “Уставе Ярославлем о мостех”, рассматривая эту тысячу не как сумму 1000 воинов, а как совокупность 10 сотен» (Пресняков А. Е. Княжое право в Древней Руси. Лекции по русской истории. Киевская Русь. М., 1993. С. 151). Л.В. Черепнин полагал, что «подверглись избиению знатные военачальники, возглавлявшие подразделения войсковой “тысячи”» (Черепнин Л. В. Общественно-политические отношения в Древней Руси и Русская Правда // Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С.132). Согласно А.А. Горскому, речь идет «очевидно» о руководителях «новгородской “тысячи”» – военной организации, уходящей корнями в доклассовое общество» (Горский А.А. Древнерусская дружина (К истории генезиса классового общества и государства на Руси). М., 1989. С. 45). Впрочем, в литературе имеются и другие мнения. Так, В.В. Мавродин увидел в этой «тысящи» нарочитых мужей, входивших в состав военной организации – тысячи (Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. Л., 1945. С. 347). По мнению И.Я. Фроянова, речь шла о наиболее видных и прославленных воинах из «тысячи», среди которых не обязательно были только знатные (Фроянов И.Я. Древняя Русь: Опыт исследования истории социальной и политической борьбы. М.; СПб., 1995. С. 101–102). Для П.В. Лукина важно то, что эти «иссеченные» вои, как и те, которых потом наутро соберет Ярослав Мудрый на вече, «бесспорно связаны с городом», «а именно и только горожане» (Лукин П.В. Древнерусские «вои». IX – начало XII в. // Средневековая Русь. Вып. 5 / Отв. ред. А.А. Горский. М., 2004. С. 32–34). Мнение А.В. Петрова примыкает к тем исследователям, которые видели в избитых представителей местной знати. Однако трактовка событий весьма оригинальна: по его мнению, действия Ярослава, избившего знатных новгородцев имели «антиаристократическую» направленность и поддерживались демократической частью населения (Петров А.В. От язычества к Святой Руси: Новгородские усобицы (к изучению древнерусского вечевого уклада). Спб., 2003. С. 96–101).

 68 Словарь русского языка XI–XII вв. Вып. 10 (Н – наятися). М., 1983. С. 220–221.

 69 В рассказе о знаменитом «белгородском киселе» под 997 г. повествуется, как печенеги «избраша лучшие мужи в городех» (родех?) и послали в Белгород (ПСРЛ.Т. 1. Стб. 128). Насколько противоестественно для летописца и для его читателя могла бы, например, звучать фраза о том, как печенеги «избраша мужи добры и смыслены», или «мудры и смыслены».

 70 Святополка Изяславича «несмыслении» поддерживали в стремлении к немедленной рати с половцами, а «мужи смыслении» – отговаривали, советуя обратиться за помощью к Владимиру Мономаху. «Мужи смыслении» потребовали также от Святополка и Владимира прекратить распри перед лицом половецкой угрозы (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 218–219).

 71 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 15 («в нихъ же суть храбрыя жены…»)

 72 «Ольга съ сыномъ своимъ Святославомъ собра вои много и храбры и иде на дерьвьску землю» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 67–58).

 73 «Князю же Святославу възрастъшю и възмужавшю нача вои совкупляти многи и храбры…» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 64).

 74 «… Бе же Мьстиславъ дебелъ теломь, черменъ лицеем, великыма очима, храборъ на рати, милостивъ, любяше дружину по велику, именья не щадяше, ни питья, ни яденья браняше» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 150).

 75 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 140.

 76 «Князю Святославу взърастьшу и възмужавшю, нача воя съвокупляти многы и храбры, бе бо и самъ хоробръ и легокъ» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 52).

 77 «…Изъбра от нихъ мужа добры и смыслены и храбъры, и раздая имъ грады. Прочии же идоша Цесарюград…» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 66).

 78 Не случайно в единственном упоминании о храбрых женщинах подчеркивается, что таковые занимаются мужскими делами (см. выше).

 79 Киевские посланцы сказали князьям (Владимиру Мономаху, Олегу и Давыду Святославичам): «… Не мозете погубити Русьскые земли. Аще бо възмете рать межю собою, погани имуть радоватися и возмуть землю нашю иже беша стяжали отци ваши и деди ваши трудомъ великим и храбрьствомь, побарающе по Русьскеи земли, ины земли приискываху. А вы хочете погубити землю Русьскую» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 263–264).

 80 «Олга съ сыномъ своимъ Святославомъ събра вои многы и храбры» (Н1Л. С. 112); Святослав «нача вои совокупляти многы и храбры; и бе бо самъ храборъ» (Н1Л. С. 117).

 81 Н1Л. С. 128.

 82 Игорь «бысть храборъ и мудръ», и был у него воевода Олег «муж мудръ и храборъ» (Н1Л. С. 107).

 83 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. Л., 1980. С. 73.

 84 Об особенностях отбора летописцем материала см.: Пузанов В.В. Восприятие межэтнических противоречий в Повести временных лет: к вопросу об особенностях фольклорной и книжной традиции // ROSSICA ANTIQUA: Исследования и материалы. СПб., 2006.

 85 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 106.

 86 См.: Фроянов И.Я. Начало христианства на Руси. Ижевск, 2003; Фроянов И.Я. Дворниченко А.Ю. Города-государства Древней Руси. Л., 1988. С. 43–44; Пузанов В.В. О вечевых собраниях на Руси в Х веке // Государство и общество. История. Экономика. Политика. Право. 1991. № 1. С. 13–20.

 87 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 106.

 88 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 107–108.

 89 ПСРЛ.Т. 1. Стб. 108.

 90 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 110.

 91 ПСРЛ. Т.1. СТб. 111.

 92 Предопределенность проявляется во всем: и в том внимании, с которым Владимир слушал греческого философа, и в том, как запали ему слова в сердце, и в его словах, сказанных боярам и старцам, в чуде с ослеплением и исцелением и т.п. Да иначе и быть не могло в эпоху господства провиденционализма.

 93 «…Се слышавшее людье с радостью идяху, радующееся и глаголяще: “Аще бысе не добро было, не бы сего князь и боляре прияли”» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 117).

 94 См. примеч. 20.

 95 Княжеское ли, королевское ли достоинство, особые «качества» (в том числе сакрального свойства) их носителей признавались в те времена и язычниками, и христианами (См., например: Пузанов В.В. Византийские и западноевропейские свидетельства VI–VIII веков о язычестве древних славян // Фроянов И.Я. Начало христианства на Руси. С. 237–274; Он же. Древние славяне и «инии языци». Традиционное сознание и нормы поведения // Долгов В.В., Котляров Д.А., Кривошеев Ю.В., Пузанов В.В. Указ. соч. С. 79–81).

 96 См., например: Мельникова Е.А., Петрухин В.Я. Норманны и варяги. Образ викинга на западе и востоке Европы //Славяне и их соседи: Этнопсихологические стереотипы в средние века / Отв. ред. Б.Н. Флоря. М., 1990. С. 62–63.

 97 См.: Пузанов В.В. Образование Древнерусского государства… С. 146–150.

 98 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 25–26.

 99 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 23.